Сказания Земноморья. Урсула Ле Гуин

успел побеседовать с Чистым Ручьем и обдумать ситуацию, а Гед, что тоже было очевидно, только теперь пытался ее оценить. За ужином разговаривали крайне мало и настороженно. Искорка не возразил против того, что его лишили собственной комнаты, но сразу после ужина взлетел по лестнице на чердак – сразу видно, моряк бывалый – и явно был доволен роскошной постелью, которую приготовила ему мать, потому что спустился к завтраку на следующий день лишь ближе к полудню.

      Он сразу сел за стол, рассчитывая, что ему все будет подано. Его отцу всегда подавали еду мать, жена, дочь. Неужели он хуже? А может, мать хочет ему это доказать таким способом? Но она подала ему завтрак, потом убрала после него со стола и только тогда снова вернулась в сад, где они вместе с Терру и Шанди жгли пораженные гусеницами старые ветки, а то можно было погубить все молодые деревца.

      Искорка прошел мимо них и присоединился к Чистому Ручью и Тиффу. И все последующие дни провел в основном в их компании. Всю тяжелую работу на ферме – уход за полевыми культурами и за овцами – делали Гед, Шанди и Тенар, а двое стариков, всю свою жизнь прожившие на этой ферме, приятели отца Искорки, повсюду водили парня с собой и рассказывали, как они одни справлялись со всей этой работой, и действительно начинали верить в это; и он тоже разделял с ними их ложную уверенность.

      Тенар стала чувствовать себя в родном доме отвратительно. Только вне его стен, занимаясь привычной тяжелой работой, она испытывала некоторое облегчение; ее душили гнев и стыд из-за того, как вел себя Искорка, – из-за присутствия в доме собственного сына!

      – Теперь мой черед! – горько сказала она Геду в их залитой лунным светом спальне. – Мой черед терять то, чем я больше всего гордилась.

      – Что же ты потеряла?

      – Своего сына. Которого не сумела воспитать настоящим мужчиной. Ничего у меня с ним не получилось. – Она прикусила губу, глядя во тьму сухими глазами.

      Гед не стал спорить с ней или уговаривать не печалиться. Он только спросил:

      – Как ты думаешь, он здесь останется?

      – Да. Он боится снова идти в море. Он ведь так и не сказал мне правды, точнее, сказал правду о том, что сталось с его кораблем. Он был помощником капитана и, как мне кажется, занимался перевозкой краденого. И перепродажей. Не в этом, в общем-то, дело. Все гонтийские моряки – наполовину пираты и воры. Но он соврал мне. И продолжает врать. И ревнует к тебе, и завидует. Бесчестный, завистливый человек.

      – Просто напуганный, по-моему, – сказал Гед. – Но не злой. И не такой уж дурной. И, кроме того, это ведь его ферма.

      – Ну так пусть и забирает ее! И пусть она будет столь же щедра к нему, как…

      – Нет, родная, – сказал Гед, пытаясь голосом и руками удержать ее гнев, – не говори так… не говори злых слов!

      Его порыв был настолько искренним и страстным, что гнев Тенар обернулся вдруг любовью, ибо именно любовь и вызвала эту яростную вспышку гнева.

      – Нет, не бойся, я не стану проклинать ни сына, ни ферму его!.. Я об этом даже не думала! Но мне так больно – и так стыдно! Ах, как мне жаль, Гед!

      – Нет,