День восьмой. Торнтон Уайлдер

– с овсом.

      Его это обстоятельство и удивило, и развеселило:

      – Ну надо же! Все предусмотрели.

      Джон Эшли был готов к смерти, но в его восприятии это событие не могло случиться прямо сейчас: всегда оставался месяц, день, час, даже минута жизни. Никогда не знал он и страха. Даже когда в суде огласили приговор, даже когда сидел в поезде, (наверняка газеты назвали это последним путешествием), Джон не испытывал страха. Для него плохое никогда не превращалось в самое ужасное.

      При свете спички в темноте леса он посмотрел на лошадь, забрался в седло и хотел еще раз свериться с компасом, но лошадь медленно двинулась вперед сама. Неужели она видит тропу в подлеске? Решила вернуться в конюшню? Через десять минут он опять зажег спичку и взглянул на компас: они двигались на юго-запад. Джон разломил яблоко и поделился с лошадью.

      Примерно через час они добрались до проселочной дороги и поехали по ней вправо. Пару раз он слышал топот копыт – явно погоня, – но у него было достаточно времени, чтобы съехать с дороги и укрыться среди деревьев. Когда оказались у реки: под ними задрожал деревянный мост, – Джон напоил лошадь и напился сам, потом продолжил путь. С каждым часом Эшли чувствовал себя все лучше – вроде бы даже помолодел – и был полон непростительного, непозволительного счастья, оттого что вырвался из тюрьмы, где страдал физически больше, чем морально. Ему очень хотелось выговориться, и время от времени шел рядом с лошадью и рассуждал. Лошади, судя по всему, это нравилось: в рассеянном свете звезд было видно, как она прядает ушами.

      – Ты у нас кто: Бесси? Молли? Белинда? Кто-то сделал мне шикарный подарок, цена которому жизнь. Неужели я так и не узнаю, почему шесть человек рисковали жизнью, чтобы спасти мою? Или так и умру, не узнав?

      Нет, наверное, тебя кличут Евангелиной, добрым вестником. Как интересно, правда? Никто не знал, когда ты была жеребенком, что тебе придется участвовать в загадочном приключении – деянии, полном великодушия и смелости. Никто не подозревал, когда тебя объезжали – должно быть, это отвратительно и страшно, Евангелина! – что однажды ты на своей спине увезешь человека от смерти. Ты – Божье знамение. Мы с тобой оба отмечены дланью Господней.

      Порассуждав, Джон почувствовал прилив сил. Не забывая прислушиваться к ночным звукам, он даже принялся тихонько напевать.

      Вскоре небо на востоке заалело. Если в Коултауне рассветы были безрадостны, то сейчас Эшли поразило представшее перед ним чудо. На перекрестке через пару миль он увидел указатель: на юг – Кеннистон, 20 миль; на северо-восток – Форт-Барри, 14 миль; на запад – Татум, 1 миля. Миновав Татум, пустой и бесцветный в свете раннего утра, через две мили Джон свернул налево и дальше поехал по берегу небольшой речушки. Наконец в зарослях отвязал от седла веревку длиной семь ярдов и стреножил лошадь и поставил перед ней шляпу, в которую насыпал немного овса. В сумке с яблоками обнаружилось несколько печеных картофелин, и он поел, время от времени поглядывая на Евангелину.

      Эшли