Сила басурманская. Сергей Панарин

ждал от учетчика пояснений.

      – Мой справедливейший хозяин, – заговорил Абдур, слегка успокоившись. – Я прибегну к красоте военного языка. Еще древние полководцы установили: сзади – это тыл, а то, что впереди нас, – это фронт. Так вот, сдается мне, мы в глубоком-глубоком тылу!

      – Какой он все-таки утонченный человек, – восхитился учетчиком Неслух-летописец. – Я бы в их положении прибег к языку анатомии.

      Персиянцы вдруг заговорили разом, да к тому же на своем языке. С каждой секундой градус полемики рос, и дембеля с книжником предпочли выйти на воздух.

      Летописец живо выхватил из торбы свиток, расположил его на перилах и заскрипел пером. Старшой наконец-то объяснил Егору ситуацию.

      Через четверть часа гортанные восточные крики стихли, оба персиянца молча покинули дом и направились к воротам Крупного Оптовища.

      – Пущай самолично убедится, – одобрил книжник, не отрываясь от письма.

      – Как мы их бросим? – спросил младший.

      Иван рассердился:

      – Ты им родственник, что ли? Или они тут по твоей вине оказались? Братан, ты лопушком не прикидывайся. Доброта глупой быть не должна. Неслух их предостерегал? Они не услышали. Вопрос закрыт.

      Емельянов-старший знал, что полностью прав, но неуверенность, конечно же, осталась – так работает совесть человеческая. Младший дембель и вовсе отказывался понимать брата. Ефрейтор не представлял, как можно бросить людей, с которыми подружились: «Не по-русски это! Да и денежек с них взяли немало… А персиянцы-то небось домой хотят… Прямо как мы с Ваней!»

      Близнец поставил жирную точку:

      – Вообще, Неслух дал четкую вводную, Егор. Отсюда только вперед ногами. Можешь прибить этих олухов и выноси куда хочешь.

      Старшой любил черный юмор.

      Торгаши-Керим вернулся на постоялый двор совершенно другим человеком. Он не стал унывать, наоборот, купец развил злую деятельность. Сначала он гонял возниц и охранников, потом отчитал Абдур-ибн-Калыма за пустячный просчет на последних торгах. Исчерпав поводы злиться на других, толстый персиянец предался самобичеванию:

      – Будь проклят тот час, когда я захотел стать купцом! Будь проклят тот день, когда я научился считать динарии! Будь проклят тот год, когда сложились хорошие условия для накопления моего первого богатства! Джинн дернул меня ехать в Рассею!

      Здесь Торгаши резко осекся, утер расшитым рукавом влажные щеки, шмыгнул мясистым носом.

      Дембеля, летописец и учетчик ждали, в какую крайность ударится купец в следующий момент. Персиянец полностью справился с нервами и заговорил с невероятным спокойствием:

      – Я обязан вырваться из этого варварского узилища. Семья ждет меня в Хусейнобаде, сын – в Легендограде, а богатые прибыли – повсеместно.

      – Мы поможем! – заверил Егор, сжимая здоровенные кулачищи, потом смутился, оглянулся на насупившегося брата. – Я. Я помогу. Обещаю.

      Иван закатил глаза к потолку, мол, ну что за кретин. Торгаши-Керим шагнул к ефрейтору Емеле, протянул руку, сжал его могучее плечо:

      – Спасибо, витязь! Я знал, что