Завоеватель. Конн Иггульден

но он дрожал все сильнее.

      – Меня касается все происходящее в Каракоруме. Я должна знать о каждом соглашении, каждом споре, каждой ошибке вроде той, что ты сегодня совершил.

      Гуюк бросил притворяться: надменное неодобрение матери раздражало неимоверно.

      – Мама, Очир ни за что не поддержал бы меня. Он для нас небольшая потеря, а его исчезновение может со временем и пользу принести.

      – Ты вправду так думаешь? – осведомилась Дорегене. – Считаешь, что ты помог мне? Неужели я вырастила глупца? Его семья и друзья непременно прознают, что Очир пришел к тебе безоружным и исчез.

      – Тело не найдут, и они подумают…

      – Подумают – и поймут правду, Гуюк! Что тебе нельзя доверять. Что даже для представителей нашего народа статус гостя не гарантирует безопасность. Что ты дикарь, способный убить человека, который пил чай в твоем доме.

      Разгневанная Дорегене вышла из купальни. Гуюк едва успел обдумать слова матери, а она уже вернулась, сунула ему сухие вещи и продолжила:

      – Два с лишним года я ежедневно обхаживала твоих вероятных союзников. Тех, для кого важно, что ты старший сын хана, поэтому и должен править народом. Гуюк, я подкупала их землей, лошадьми, рабами и золотом. Я грозила раскрыть их секреты, если на курултае не получу их голоса. Старалась я из уважения к твоему отцу и его деяниям. Народом должны править его потомки, а не дети Сорхахтани, Бату или другие царевичи.

      Гуюк быстро оделся, кое-как запахнул дэли поверх рубахи и завязал пояс.

      – Ждешь благодарности? – спросил он. – Твои планы и интриги ханом меня еще не сделали. А даже если бы сделали, сам я вряд ли получил бы возможность управлять самостоятельно… Думаешь, я согласен ждать вечно?

      – Я не предполагала, что ты убьешь достойного человека в доме своего отца. Сегодня ты не помог мне, сын мой, а ведь я почти у цели. Не знаю, какой вред ты уже причинил, но если убийство откроется…

      – Не откроется.

      – Если оно откроется, это сыграет на руку другим претендентам. Они скажут, что у тебя не больше прав жить в этом городе и в этом дворце, чем у Бату.

      Гуюк зло сжал кулаки.

      – Бату, везде Бату! Каждый день слышу это имя… Жаль, его сегодня здесь не было. Я бы убрал этот камень со своей дороги.

      – К тебе, Гуюк, Бату безоружным не пришел бы. То, что ты сделал или сказал ему по пути домой, сильно мешает мне передать тебе наследство.

      – Ничего я не сделал, и наследство это не мое! – рявкнул Гуюк. – Сколько проблем решилось бы, упомяни меня отец в завещании… Отсюда все наши беды! А он бросил меня драться за него с другими. Мы, как свора голодных псов, за кусок мяса рвем друг другу глотки. Не стань ты регентом, жить бы мне в юрте и с завистью взирать на город своего отца. Ты еще чтишь его память. Я же – старший сын хана, а должен хитростью добиваться того, что принадлежит мне по праву… Будь отец наполовину таким, каким ты его считаешь, он позаботился бы об этом при жизни. Ему хватило бы времени включить меня в свои планы…

      Дорегене