Забвение пахнет корицей. Кристин Хармель

для твоей семьи…

      – Не могу, – говорю я, даже не дав себе шанса обдумать его предложение. Невидимые нити, протянувшиеся от него, грозят меня удушить. К тому же мысль о том, что Мэтт станет совладельцем кондитерской, претит мне даже больше, чем перспектива уступить львиную долю чужакам. – Мэтт, спасибо тебе, это очень любезно, но я вряд ли смогу…

      – Хоуп, я лишь прошу тебя подумать об этом, – спешит высказаться Мэтт. – Это ведь сущая чепуха. Деньги у меня есть. Я искал, во что бы их вложить, а твое заведение в городе известно. Я уверен, ты вскоре уладишь свои дела, и…

      Голос у него дрожит, он смотрит на меня с надеждой.

      – Мэтт, это много для меня значит, – мягко произношу я. – Но я понимаю, как называется то, что ты делаешь.

      – Как?

      – Благотворительность. – Я набираю в грудь воздуха. – Ты мне сочувствуешь. И я ценю это, Мэтт, поверь. Но просто – я не нуждаюсь в твоей жалости.

      – Ты не… – начинает он, но я снова перебиваю:

      – Слушай, я либо утону, либо выплыву самостоятельно, понятно? – Умолкнув, я хватаю ртом воздух, пытаясь понять, правильно ли поступаю. – Вполне допускаю, что утону. Возможно, я все потеряю. А может, инвесторы и вовсе не заинтересуются моей кондитерской. Но если… что ж, значит, так тому и быть.

      Мэтт сидит с опрокинутым лицом. Несколько раз он барабанит пальцами по прилавку.

      – Знаешь, Хоуп, а ты не такая, – говорит он наконец.

      – Не такая?

      – Не такая, как раньше, – поясняет Мэтт. – Тогда, в школе, ты ни за что не позволила бы себя одолеть. Ты не сдавалась, ты держала удар. Вот это мне в тебе больше всего и нравилось.

      Я молчу и ничего не отвечаю. В горле ком.

      – А сейчас ты сложила лапки и готова сдаться, – продолжает он. Он не глядит мне в глаза. – Я просто… я думал, ты по-другому к этому отнесешься. А ты как будто смирилась.

      Я плотнее сжимаю губы. Конечно, мнение Мэтта для меня ничего не значит, но его слова все равно задевают.

      Я понимаю, он не старается меня уязвить, и от этого особенно больно. Мэтт прав, я действительно уже не та, что прежде. Он смотрит на меня долгим взглядом и кивает.

      – Думаю, твою маму это бы огорчило.

      На сей раз слова Мэтта меня ранят по-настоящему – ведь именно для этого они и сказаны. Но, с другой стороны, последняя его реплика мне на руку – Мэтт попал пальцем в небо. Мама никогда не дорожила кондитерской так, как бабушка, – для мамы заведение было обузой. Лишись мы его раньше, при ее жизни, она, пожалуй, только порадовалась бы, с удовольствием сняв с себя ответственность.

      – Возможно, ты прав, Мэтт.

      Он вынимает бумажник, достает две долларовые купюры и кладет их на прилавок. Я вздыхаю.

      – Не глупи. Кофе от заведения. Мэтт трясет головой.

      – Я не нуждаюсь в твоей благотворительности, Хоуп. – Он криво улыбается. – Удачного дня.

      Он берет кофе и поспешно выходит. Гляжу, как темнота окутывает его, как растворяется в ней его силуэт, и меня пробирает дрожь.

      Появляется Анни – прежде чем снова уйти в