Расщелина. Владимир Кремин

не заладится, не срастется, но любовь эта проникает в души наши, и мы, не ведая того, невольно ловим ее частицы, напитываемся ею, рождая при этом мечты. В этом и есть величие нашего духа; видеть, впитывать, понимать и отражать увиденное через пространство души, кто как может.

      «Разве звезды не рождают в тебе мечты? Спроси любого и он ответит тебе – да! – говорил учитель. – Значит и они и мы живы, притягиваемые друг к другу мечтой единения, но разделенные бесконечным пространством, которое способно преодолеть лишь наша мысль. И чем больше глубоких мыслей рождает человек, тем стремительней и насыщенней поток его желаний и фантазий, уносящихся вдаль, к сияющим звездам… Тем живее, теплей и жизнеспособней становится его душа, ищущая единения и понимания с мирозданием. И если ты, Павел, почувствуешь этот свет и его силу, то благодари Вселенную – это уже очень много!»

      Павел всегда внимательно вслушивался в столь необычные суждения Сергея Николаевича, но сейчас они вдруг показались ему столь далекими, от тех реальностей в которые погрузил его рассказ матери. Наверное, учитель и прав во многом, но это так далеко от жизни, которая усиленно стремила опустить его на землю. Сейчас он оказался лицом к лицу с фактами, на которые ещё предстоит искать ответы, а делиться мыслями пока не с кем. Хоть он всецело доверял учителю, но как бы не был велик космос и терпеливо пространство, разболтать вверенную ему фамильную тайну, он не имеет права. Уже поздно вечером, шагая домой, Павел вновь погрузился в размышления:

      «Может быть то, что стало известно, таит в себе большую опасность и для него, и для матери, – размышлял Павел, – но ведь до сих пор они как-то жили… Откуда может исходить угроза? Отец не зря зверствует, ведь мать говорила, что ему кое-что удалось узнать о спрятанных в глубокой тайге самородках. Выходит, что только отца и должен он опасаться, больше некого. Но ведь отцу не известно о его сегодняшнем разговоре, об откровении матери. Поэтому как бы что ни складывалось; он в относительной безопасности. А вот за матерью надо присмотреть, отец так просто не отступится».

      Хоть и гнал от себя Павел тревожные мысли, но понимал, что главный разговор с отцом еще предстоит, только вот кто к кому в претензиях окажется, этого он знать не мог. Не спеша, пробираясь темным проулком к дому, Павел продолжал рассуждать, стараясь увидеть во все более волновавших его повествованиях матери, до странности непонятную ему логику:

      «Ведь если оба самородка, о которых рассказала мать, на самом деле существуют и ему теперь известно; где их искать, тогда-то тайное место, сокрыто от людских глаз, где-то в далеких дебрях непролазной тайги, действительно становится опасным своею притягательной силой. А ведь только он теперь знает туда дорогу. И самое важное, что золотая россыпь, на которую наткнулась тогда Мария, определенно осталась нераскрытой. Тайну Расщелины, как называла ее мать, бабушка передала по роду,