Богадельня. Генри Лайон Олди

всей семьи. Вплоть до прадеда. Монах-квестарь решил, что я сумасшедший.

      – Я бы тоже так решил, – пробормотал Филипп ван Асхе.

      Приобрести индульгенцию рисковали немногие. Те, кто не доверял обычной исповеди. Сомневался в праве (возможности?) священника отпускать грехи. Хотел, чтоб наверняка. Обычай был прост: заплатив бродячему монаху-квестарю положенную сумму, человек шел домой, вечером клал индульгенцию под подушку и ложился спать.

      Ночью спящий попадал в чистилище.

      Котлы, смола. Вилы. Плети.

      Нестерпимая мука.

      – И ты выдержал?!

      – Да. До самого конца. До рассвета.

      Мейстер Филипп хорошо представлял, что это значит. Впрочем, слово «представлял» наивно в устах постороннего свидетеля. Время покаяния не соотносилось с реальным временем. Снаружи проходила одна ночь; для кающегося грешника – год, десять или тысяча лет, в зависимости от прегрешений. Впрочем, те, кто прошел через чистилище, утверждали: время там теряет смысл. Год? десять? тысяча лет? – нет. Минута? – чушь. Просто: стисни зубы и держись.

      Чтобы прекратить страдания, достаточно было лишь пожелать этого. Ты просыпался у себя дома. В холодном поту. Целый и невредимый. Ночь за окном еще длилась. Можно вернуться: дострадать. Если человек выдерживал до конца, утром он находил под подушкой горсть пепла. Если же нет…

      Ну что ж, все отмученное оставалось за ним.

      Но взять на себя грехи семьи!..

      – Я… – Душегуб осекся.

      Говорить? Соболезновать? Любые слова заранее казались мертвой ложью.

      Мануэль через силу подмигнул: вышло плохо. Странная гримаса.

      – Ладно тебе. Я не за этим пришел. Просто видел тебя вчера на рынке. Ты новую чернильницу покупал. А меня аббат послал за яблоками для братии. У них почему-то все яблоки любят… Я целый день думал: зайти или нет? Вот зашел…

      Он собрался с силами.

      – Сам не знаю зачем.

      – Я что-нибудь могу для тебя сделать? – спросил мейстер Филипп. – Ты пойми, у меня много возможностей.

      – Нет. Для меня ты не в силах сделать больше, чем уже сделал. Спасибо тебе.

      – За что?

      – Ты слушал, не перебивая. Раздумал сочувствовать. Прощай.

      В дверях Мануэля догнал вопрос Филиппа ван Асхе:

      – Тогда ты ответь мне, бывший идальго де ла Ита. Почему ты прислал ко мне со слугой этот свиток? «Directorium vitae humanae»?

      – В Саламанке ты часто читал Иоанна Капуанского, – пожал плечами гость. – Я полагал…

      – Ты взял с собой в дорогу именно этот текст?

      – Я не только этот взял. Сказал ведь: пять книг.

      – Какие?

      – «Венценосец и следопыт» Симеона Сифа. Абдаллах ибн ал-Мукаффа, «Калила и Димна». Ты же помнишь: я способен к языкам. Эллинский, арабский… староавраамитский…

      – Продолжай.

      – Труды рабби Йоэля. Буд-Сириец, пресвитер монастыря в Мардии, – одну его рукопись. И «Наставленье жизни человеческой» Капуанца. А почему ты спрашиваешь?

      …Когда дверь