Богадельня. Генри Лайон Олди

в женщине, способной пробудить в плоти угасший дух – что, согласитесь, редкое искусство.

      Белошвейки Толстухи Лизхен владели таким искусством.

      Шляпницы выдерживали ласки дворян.

      Лизхен, сама в прошлом опытная шляпница, бывшая на содержании у некоего маркграфа, умела готовить правильных девиц. Способных одарить высокопоставленных любовников всеми прелестями страсти, оставшись при этом живыми и в здравом рассудке. За что и ценили.

      – Куда ей деться? Февраль на дворе!

      – Вернется! Покрутит хвостом и прибежит! – вмешался силач-привратник.

      Люди в ливреях Хенинга переглянулись:

      – А что мы скажем молодому наследнику?!

      – Так он сегодня в Мондехар едет! Свататься! Пока суд да дело…

      – Велел домик ей снять… прислугу…

      – Так я ж! я ж вам и!..

      – Здоровы будьте, мейстер Филипп!

      Сам не зная зачем, – скорее всего, желая отрешиться от вопросов, связанных с явлением Мануэля, – Филипп ван Асхе направился к заметившей его Толстухе Лизхен. Скандал у ворот тайного лупанария был мейстеру безразличен. Он скользнул взглядом по ливреям крикунов. Цвета Дома Хенинга, а на рукавах грозит клювом Рейвишский грифон. Люди молодого наследника. Интерес возник, но слабый. Сейчас пройдет. Сейчас все пройдет, и можно будет спокойно идти домой.

      Мейстер Филипп не знал, что шаг за шагом входит в историю, которой суждено прерваться, едва начавшись, без видимого продолжения.

      На тринадцать лет.

      Пустяк, если задуматься.

      – Здравствуйте, Лизхен! – кивнул Душегуб. – Как поживаете?

      Книга первая

      – Как по-твоему, в деле охраны есть ли разница между природными свойствами породистого щенка и юноши хорошего происхождения?

      – О каких свойствах ты говоришь?

      – И тот, и другой должны остро воспринимать, живо преследовать то, что заметят, и, если настигнут, с силой сражаться.

      – Все это действительно нужно.

Платон. «Государство»

      I

      Последняя овца, густо облепленная репьяками, заблеяла на прощание. Тряся курдюком, скрылась в глубине двора тетки Катлины. Мальчишка-пастух постоял немного, щурясь на закат: рыжие кудри солнца упали на лиловый гребень леса за Вешенкой. В лесу мальчишка ни разу не бывал: далеко, и волков там, говорят, прорва. Ну его, этот лес. А грибы с ягодами, травки-корешки для мамкиных отваров в ближних рощах сыщутся.

      Зачем попусту ноги бить?

      День к концу подходит. Овец по дворам развел, пора самому домой. А дома – ужин! Мамка небось коржей напекла: с утра тесто ставила. Коржи у нее вку-у-усные! С тмином. Но до дома, ужина и мамкиных коржей еще дойти надо: к запруде, где мельница дядьки Штефана. Ужин, выходит, издали хвостом машет, а брюхо песни поет.

      Просто спасу нет.

      Однако для своего возраста Вит был пареньком рассудительным. Хозяйственным, значит. Вот и сейчас, вместо того, чтоб без толку давиться