Богадельня. Генри Лайон Олди

кучерявого, лет двадцати.

      – Это Дублон, – зашептал Ульрих на ухо Виту. – Ойфово в «хвата» чешет! Зырь в оба: он вправо срезает, когда конает… Я тоже так делал, помнишь? Сейчас Гейнц его раскрутит: Дублон же нас за флохов[18] держит, а тебя так вообще – в полное бельмо. Мелькай, бацарь!

      И Ульрих затрясся от беззвучного смеха.

      – Чужой рвацун кошели жжет, – врастяжечку бросил Дублон, подойдя. – А вы тут, гляжу, жаб задницами давите. Усечет Малый Втык, зажируете…

      Гейнц цыкнул слюной сквозь зубы:

      – Мы в ночное ходили. Отвал у нас до завтра. Так, в «хвата» по крошкам бацаем.

      – В «хвата-а-а»…

      Дублон презрительно сощурился. Оправил складки темно-синего, спадающего до земли плаща. Камзол соперничал длиной с плащом: панталоны из-под него едва виднелись. На тупоносых башмаках красовались пряжки дутого золота: два солнца. Он и впрямь был красавцем, этот Дублон со Дна. Буйная смоль кудрей, брови вразлет, гордый подбородок. Высокомерный прищур карих глаз. Когда б не секира за поясом, сошел бы за дворянина. А так… Будь ты богатей из богатеев, красавец из красавцев, щеголь из щеголей – а оружье позорное носи. Иначе плети и штраф: ни на плащ дорогой не посмотрят, ни на камзол модный, ни на осанку горделивую. Выпорют, как миленького. И кошель облегчат изрядно.

      Знай свое место.

      «И вот этот-то красавец станет с нами играть?! – засомневался Вит. – Да он в рожу мне плюнуть побрезгует!»

      – В «хвата-а-а»… – повторил Дублон, получая удовольствие от звуков собственного голоса. – Тебе, колчерукому, только за гульфик себя хватать. И то промахнешься! Вон, с селюком бацай…

      – А ты покажь селюку, как бацарей обламывают, – подал голос Ульрих. – Он в дело хочет. Обкатай.

      – Обкатать? – нехорошо ухмыльнулся Дублон. – Моя обкатка звона стоит. Зазвоните – обкатаю.

      – А он сам за себя зазвонит. Почем у тебя кон на обкатку, Дублон?

      – Полфлорина. За науку платить надо. Ну что, селюк, зазвонишь?

      Теперь Дублон обращался непосредственно к Виту, но глядел мимо и поверх головы мальчишки. Ульрих исподтишка толкнул Вита локтем: давай, мол. И два пальца врастопырку показал. Дескать, выигрыша набралось на флорин. Два, значит, кона.

      – Зазвоню, – подбоченился Вит, стараясь подражать Гейнцу.

      Аж самому понравилось: до чего похоже вышло!

      – На первый раз, если кон снимешь – с меня вдвое, – проявил щедрость Дублон, коротко зыркнув на стол и оценив кучку монет не хуже Ульриха. – Я сегодня добрый. Покатили, селюк!

      XXIII

      – …Слышь, Бацарь, а ну еще раз «резку» покажи!

      – Отвянь, Крысак! Дай парню горло промочить. У него скоро рука отвалится: всем показывать. Или звони!

      – Ага, разогнался! Звони ему… и так уже в кошеле шишом покати!

      – Тогда отвянь. А ты, друг, пей. Заработал. У вас в селе небось…

      – Хватит.

      Развеселая компания, собравшаяся за столом, мигом скисла. Перед Витом стояла Глазунья. Откуда появилась толстая

18

Блоха (нем. Floh).