Ведьма: тьма сгущается…. Павел Лагутин

тот сидел за столом и прихлёбывал чай, изредка кивал и ухмылялся, а над его головой на стене висел портрет Путина. Казалось, тот тоже ухмыляется, слушая доклад Керченского.

      – Хорошо поработал, Ваня, хвалю! Но расслабляться рано, так что хвост пистолетом, пистолет – тоже пистолетом.

      – Так точно, товарищ капитан!

      Багрянцев поставил кружку, облокотился на стол и спросил:

      – А вообще, как оно? Как настрой? Это ведь твоё первое серьёзное дело.

      – Это выматывает, но я чувствую, что это моё.

      – Именно такого ответа я ждал, – он хлопнул ладонью по стопке папок. – Сегодня свободен, а завтра чтобы в полной боевой готовности!

      Керченский выпрямился и отдал честь, почувствовав, как к горлу подкатывает кашель. Выйдя из кабинета, он поспешил в туалет. Кашель душил, рвался наружу. Он крепко прокашлялся над раковиной, умылся, сплюнул. В водовороте сливного отверстия закрутилась капелька крови, словно змейка, ускользающая из виду.

      Он промокнул лоб бумажным полотенцем и на ватных ногах поплёлся к проходной.

      V

      Вовка видел сон, страшный и до дрожи мучительный. Смуглое лицо, длинные волосы, спадающие на плечи, гневный оскал – это была она, ведьма. Она яростно чеканила проклятия на непонятном языке. В его голове эти звуки смешивались, липли к ушам, въедались, и он изнывал, пытаясь закрыться, убежать. Он видел кровь. Казалось, перед глазами всё было залито вязкой алой кровью. Видел, – нет, чувствовал на языке её медный привкус. Ворочался, крутился, пока не услышал далёкий звон. Этот звон и выдернул его из цепких лап кошмара.

      Он открыл воспалённые глаза. Ослепительно яркий свет падал на его лицо из окна, где-то звонил телефон. Вовка спохватился, нашарил на тумбе мобильник и поднял трубку. Там, на той стороне его отчитывал Палыч:

      – Где тебя носит, гадёныш?

      – Я еду, скоро буду, – выпалил он, вскочил с кровати и, зажав телефон между плечом и ухом, стал натягивать комбинезон.

      – Мы тебе уже десять раз звонили. У тебя двадцать минут. Мы на «Десятовском» кладбище. Бегом!

      Палыч бросил трубку.

      Вовка схватил свитер, натянул его, побежал к выходу и споткнулся обо что-то тяжёлое, накрытое одеялом. Это что-то вдруг зашевелилось, замычало, стало копошиться. Вовка в ужасе отпрянул. Из-под одеяла показалась рука. Вовка осторожно подкрался и сорвал одеяло: на полу в позе эмбриона сопел Митя.

      – Тьфу, мать твою! Чуть не поседел из-за тебя.

      В это мгновение Вовка припомнил всё, что было ночью, и эти воспоминания тяжёлым молотом ударили его по голове.

      Митя выпрямился, потянулся и приподнялся на локти.

      – Ты куда? – спросил он хриплым спросонья голосом.

      – На работу!

      Вовка схватил куртку и мельком увидел себя в зеркале: там был он, только взъерошенный, как пудель.

      – А с тобой ещё поговорим, – пригрозил Вовка, пригладил шевелюру и выскочил в коридор.

      Приехав к месту назначения, он ещё раз перезвонил Палычу, и тот матом объяснил ему, в какой части кладбища идут похороны. Подходя, он завидел