Город, окутанный тьмой. Александр Елисеев

две женщина лежала неподвижно, только слышались негромкие всхлипывания. После, собравшись с силами, Маша поднялась на ноги, в голове все перемешалось, перед глазами стояла пелена тумана, ноги с трудом слушались.

      – Максим, просыпайся, мы уходим, – сын ничего не понял после резко прервавшегося глубокого сна. «Мама, я спать хочу», – произнес ласковым тоненьким голоском сын.

      – Мы уходим, потом поспишь, – Маша начала быстро и умело одевать мальчика, в то время как Иван чуть слышно захрапел, сладко посапывая.

      Вышли на улицу, и в лицо им хлынула освежающая августовская прохлада. Идти было некуда, и, подумав несколько мгновений, Маша нехотя постучала в окно соседского дома. Семен Петрович уже спал и с трудом расслышал шум.

      – Иду-иду, кого это так поздно несет, совсем уже, что ли, стыд потеряли, старика донимать по ночам. Ну кто там, какие полуночники?

      – Дедушка, это я, ваша соседка Мария с сыном, можно, мы войдем? Пожалуйста, нам больше некуда идти, – быстро протараторила женщина, проглатывая множество соленых слез обиды.

      – Заходите, сейчас открою.

      Маша с Максимом зашли в дом.

      – Вот это ничего себе, это что, у тебя вся щека в крови и синеть начинает, иди умойся, я сейчас поищу чем обработать. – Женщина прошла в другую комнату и стала умываться в старом, сделанном из нержавеющей стали умывальнике.

      – Неужели это Ваня опять озорует, – с большим волнением и жалостью спросил дедушка.

      – Он, он, к сожалению, собака.

      – Сейчас я поставлю чай, будешь чай, Максимка? С пряниками и конфетами.

      – Буду, буду, дедушка, – весело протараторил мальчик, и лицо его расплылось в широкой улыбке.

      «Как мало надо для счастья детям, какие они беззаботные», – думал Семен Петрович, грея чай.

      Мария закончила умываться, и все сели за небольшой, но довольно чистый и удобный стол.

      – Вы нас простите за вторжение, нам просто идти некуда, а оставаться с этим в одном доме страшно, что ему еще в дурную голову влезет, неизвестно. Я за Максима боюсь.

      – Правильно сделали, что ко мне пришли, мне, старику, люди в праздник, сейчас постелю вам в спальне. Пейте чай, пойду еще варенья принесу из чулана. Будешь варенье, внучок, малиновое?

      – Ага, – стесняясь, произнес мальчик.

      – Что ж творится с Ваней, эх. Какой хороший был и тут к этой заразе пристрастился, как бы нам его наставить на путь истинный?

      – Вот вы, наверное, Семен Петрович, не такой были в молодости и к жене по-другому относились, и глупостей не делали. Сразу видно, какой вы правильный и хороший человек, значит, всегда таким были. Не чета моему дураку.

      Старик вдруг глубоко вздохнул и задумался, виновато опуская голову:

      – К сожалению, нет, дочка, жизнь я прожил неправильно, и совсем я не святой, а, скорее, наоборот – великий грешник. Жену любил, очень любил, это правда. Но бывало все – и напивался до потери сознания, и руку поднимал, и обижал.