Без лица. Леба Вафельникова

на кухню и увидела Эрика и Аню, сидящих в противоположной части комнаты.

      – Я не помешала? – искренне смутилась Эля.

      – Нет, совсем нет, – столь же искренне ответили Аня с Эриком и засмеялись.

      Аня вспоминает своё детство и рассказывает о нём весёлым приглушённым шёпотом.

      Пока Эля наливает себе ром, Аня, не переставая описывать балкон в квартире у своей мамы, несколькими аккуратными и тихими хлопками по дивану рядом с собой приглашает Юлю присесть.

      Эля и стакан с ромом заинтересованно садятся рядом.

      Эрик снова достаёт вишнёвую трубку, которую курил в гостиной, прежде чем перебраться на кухню.

      – Иногда мне приходилось спать на балконе, потому что иначе я не могла успокоиться, – продолжает описывать Аня. – Недавно на меня произвела сильное впечатление новая экранизация «Великого Гетсби». Суть мании чётко – ну… – обозначается там во всём масштабе, причём Гетсби именно своей настойчивостью и детской непосредственностью эмоций портит, казалось бы, то, что не может кончиться плохо.

      – Мне нравится, что название появляется на наших глазах, – тихо добавил Эрик, глядя на клубок дыма.

      – Что в постмодернизме может быть прекраснее причастности зрителя, его участия в рождении произведения? – так же тихо, но с большой радостью спросила Эля сама себя и отпила немного рома, звякнув льдинками.

      С улицы доносилось стрекотание кузнечиков.

      Аня с улыбкой покрутила в руке солонку, стоявшую на столе.

      Со второго этажа по лестнице, звучно и уверенно топая, стал спускаться Егор. На середине лестницы, держась за перила и наклонившись вперёд так, чтобы было видно кухню, он позвал их по именам и со смехом объявил:

      – Музей смертельной скуки открывает двери! С этими интеллигентами точно не повеселишься. – Егор помолчал, глядя на люстру под потолком, которая теперь виднелась на уровне его головы. – Может, вы тоже поднимитесь к нам? – спросил он, посмотрев на Аню.

      – Да спускайся уже, – сказала Эля. – Я так сто лет не тусовалась.

      – Не ты одна, – отозвался Егор под потолком и засмеялся.

      Эля посмотрела на персиковую футболку на атлетическом торсе Егора и потребовала, чтобы он окончательно спустился на первый этаж.

      – А чем вы там заняты? – спросила она, подходя к холодильнику, чтобы налить ещё рома.

      Егор пожал плечами, держась за верхнюю балку лестницы, и громко провозгласил:

      – Паша парит в своём мире, великий артист, игрок по жизни, парит в своём мире в квадрате окна. И затем наконец спустился.

      Каким разносторонним и гармоничным вырос Егор!

      А вот пох*р на него, лишь бы ушёл.

      Паша наконец-то может остаться один на втором этаже – без намёков на метафорическое превосходство – и держать книгу в руках, как бы читая, но на самом деле давно оставив эти попытки. Руки тепло, подходя по форме лежат на бёдрах, удерживая книгу, а Паша смотрит в оконное стекло, за которым всё равно уже ничего не видно: сумерки, леса вокруг, дождь.

      Паша