Краснодарские лета. Олег Виговский

а также Шекспира, Бальзака, Стендаля, Гюго, Мериме, Мюссе и многое другое. Есть разница между «Всадником без головы» и «93-м годом», но мне всё было интересно. Детективы и советскую фантастику читал, но больше по случаю. Про русскую классику не говорю: её я освоил как-то незаметно; после всего Пушкина и Лермонтова это произошло само собой. Меня не испугали ни «Пётр Первый», ни «Война и мир». Наоборот, я был рад, что тома такие толстые – надолго хватит! «Преступление и наказание» именно со школьных времен – один из любимых моих романов.

      Стихотворения запоминались сами, многие поэмы тоже, другие «отхватывались» большими кусками. Наизусть знал «Полтаву», «Медного всадника»; «Евгения Онегина» постоянно забывал в разных местах, но после подсказки продолжал почти с любого места; «южные» поэмы не любил – слишком «романтичный» романтизм, Пушкин ценен другим; все «Маленькие трагедии», «Демона», «Анну Снегину», «Пугачёва» (вообще почти всего Есенина); многое из Маяковского (сейчас терпеть не могу); многое из Блока (и сегодня один из любимейших, хотя с большим разбором). Некрасов не был интересен (и до сих пор), учил, помнил, давно забыл. «Серебряного века» тогда в школьной программе было мало (Блок – особый случай, к «серебряному веку» подверстывается туго). Ахматову, Пастернака воспринимал более или менее (сегодня тоже), Цветаеву – нет. И сегодня даже, если общаюсь с человеком и узнаю, что он любит Цветаеву – стараюсь отойти подальше, от греха. Вот чего я ещё не понимаю: когда человек говорит, что ему трудно выучить стихотворение наизусть. Так говорит лентяй – в лучшем случае. В худшем – слабоумный; третьего не дано.

      На уроках литературы я откровенно скучал и читал, что хотел, под партой, а потом и в открытую. Сначала мне делали замечания и вызывали к доске, но быстро перестали заниматься ерундой. Хотя доводилось мне и «двойки» получать за невыученные уроки – когда задавали «Как закалялась сталь», «Что делать?» и «Малая земля». Это был, конечно, подростковый выпендрёж – мог бы я все эти книги прочитать, ничего бы со мной не случилось. «Что делать?» до сих пор не прочитал, хотя знающие люди говорят – надо.

      Помню такой курьёз. Классу задали выучить наизусть и прочитать на уроке какое-нибудь стихотворение из «Моабитских тетрадей» Мусы Джалиля. Я, мой друг Андрей Коваленко и ещё трое наших одноклассников, с моей и Андрея подачи прочитали нашей «русичке» Дине Сергеевне 66-й сонет Шекспира в переводе Маршака (дрянном, но самом известном). Уверен до сих пор: она ничего не заподозрила. Потом на заднем дворе школы курили и хохотали, умники, называли учительницу дурой… Под влиянием Шекспира сам начал писать сонеты – точнее, стихотворения из 14-ти строк. Что такое настоящий сонет, понял только годам к двадцати (многие мои знакомые и к пятидесяти годам не поняли). В двадцать один год (по моему мнению, очень поздно) впервые услышал по радио Бодлера. Читали «Le voyage» («Путешествие»), оно меня поразило, несмотря на то, что услышанный мной перевод был угловатый, манерный, крикливо-бабский. Что-то там говорят про сложный период в жизни переводчика,