Голодная чаща. Михаил Булатов

ко мне:

      – Михалыч, пойдем подымим.

      Я спрятал кубик в карман поношенных джинсов, пожал плечами. Курить не хотелось, даже за компанию. Но заняться все равно было нечем, поэтому мы прошли в тамбур электрички, где Вовка достал мятую пачку красной явы. Протянул мне, но я отрицательно качнул подбородком. Под нами стучали колеса, унося дальше от обжитого и привычного мира. Мы с Вовкой не были даже приятелями – можно сказать, на практику вместе нас отправили случайно. Желая прервать неловкое молчание, рыжий здоровяк спросил:

      – Ну как, Михалыч, подергаем за вымя местных доярок?

      Я слегка улыбнулся. Пока что подергать мне доводилось только себя самого, а правая рука была самой верной из подруг. Окно в тамбуре было открыто и горячий летний ветер врывался внутрь. Я развернулся так, чтобы сделать глоток свежего воздуха.

      – Закончим по-быстрому в этой сраной деревне и рванем обратно в Тюмень, – ответил я, – у меня там еще дел полно, курсач сам себя не напишет. Подработку еще было бы неплохо найти.

      – Нехорошо заканчивать по-быстрому, – усмехнулся Вовка, – за это тебе ни одна доярка спасибо не скажет. Не знаю, как ты, а я настроен решительно.

      Я бы, может, и ответил что-нибудь остроумное, но в этот момент электричка дернулась, проводник, который шел по вагону, произнес – «Бобыльск, стоим пять минут, Бобыльск!». Мы с Вовкой переглянулись, он торопливо затушил окурок. Мы прибыли к месту назначения.

      По кускам

      Лесничий вытер со лба трудовой пот. Пришлось напряженно поработать. Он смотрел на любопытного браконьера, который находился сейчас в трех аккуратно упакованных пластиковых мешках, пополам со щебенкой и битым кирпичом. Сукин сын больше не будет шастать по его лесам. Не приведет сюда приятелей, не станет совать длинный нос, куда не следует. Сейчас этот папкин сынок смирный.

      – Видишь, как бывает, дружок, – сказал Андрей пластиковым мешкам, – Карма баба строгая. Ее раком не поставишь.

      Руки лесничего были по локоть в крови. Он вытер лоб, не заметив даже, что оставляет красную полосу. Сплюнул под ноги, закурил. Подошел к одному из мешков, развязал его. Отрезанная голова браконьера укоризненно смотрела на бывшего солдата.

      – А ты симпатяга, дружок. Ну-ка, улыбнись, – с этими словами Андрей взял мертвую голову за подбородок и открыл ей рот. Теперь браконьер будто заходился в безмолвной крике. От души рассмеявшись, лесничий затушил сигарету об распухший синий язык мертвеца, – Хоть на что-то ты сгодился, недоносок.

      «Недоносок». Да, так отец часто называл Андрея, когда тот был сопляком. А еще любил как следует «поучить» его армейским ремнем. Ну и где ты теперь, папаша?

      «Конечно, браконьера будут искать», – размышлял Андрей, – «но пройдет еще немало времени, прежде чем здесь объявятся поисковые отряды с собаками. Такие недоноски не кричат направо и налево, куда направились