Русская поэзия XVIII века. Сборник

таких углубленному помыслах, лукава

      Встрелась лисица, и вдруг, остра, примечает

      В нем печаль его, вину тому знать желает,

      Всю возможную сулит ревностну услугу.

      Верблюд подробно все ей изъяснил, как другу.

      «Подлинно, – сказала та, – одними ты скуден

      Рогами, да знаю в том способ я нетруден.

      В ближнем, что видишь, лесу нору близ дороги

      Найдешь; в нее голову всунув, тотчас роги

      На лбу будут, малый страх претерпев без раны.

      Там свои берут быки, козлы и бараны».

      Лестный был ея совет; лев жил в норе хищный;

      Да в голове, что рога ищет, ум нелишный.

      Верблюд скоком побежал в лес, чтоб достать скору

      Пользу, в нору голову всунул без разбору;

      Рад добыче, лев тотчас в гостя уцепился,

      С ушми был тогда верблюд – в них ногтьми влепился.

      Тянет лев, узнал верблюд прелесть, стало больно;

      Дерет из щели главу, та идет не вольно.

      Нужно было, голову чтоб вытянуть здраву,

      И уши там потерять, не нажив рог славу.

      Славолюбцы! вас поют, о вас басни дело,

      Верблюжее нанял я для украсы тело.

      Кто древо, как говорят, не по себе рубит,

      Тот, большого не достав, малое погубит.

      Сатира I

      На хулящих учения к уму своему[2]

      Уме недозрелый, плод недолгой науки!

      Покойся, не понуждай к перу мои руки:

      Не писав летящи дни века проводити,

      Можно и славу достать, хоть творцом не слыти.

      Ведут к ней нетрудные в наш век пути многи,

      На которых смелые не запнутся ноги;

      Всех неприятнее тот, что босы проклали

      Девять сестр[3]. Многи на нем силу потеряли,

      Не дошед; нужно на нем потеть и томиться,

      И в тех трудах всяк тебя как мору чужится,

      Смеется, гнушается. Кто над столом гнется,

      Пяля на книгу глаза, больших не добьется

      Палат, ни расцвеченна марморами саду;

      Овцу не прибавит он к отцовскому стаду.

      Правда, в нашем молодом монархе[4] надежда

      Всходит музам немала; со стыдом невежда

      Бежит его. Аполлон славы в нем защиту

      Своей не слабу почул, чтяща свою свиту[5]

      Видел его самого, и во всем обильно

      Тщится множить жителей парнасских он сильно.

      Но та беда: многие в царе похваляют

      За страх то, что в подданном дерзко осуждают.

      «Расколы и ереси науки суть дети;

      Больше врет, кому далось больше разумети;

      Приходит в безбожие, кто над книгой тает, —

      Критон с четками в руках ворчит и вздыхает[6],

      И просит, свята душа, с горькими слезами

      Смотреть, сколь семя наук вредно между нами;

      Дети наши, что пред тем, тихи и покорны,

      Праотческим шли следом к Божией проворны

      Службе, с страхом слушая, что сами не знали,

      Теперь, к церкви

2

Сатира I. На хулящих учения. К уму своему – Первая редакция относится к 1729 г., окончательная – к 1743-му. Кантемир обычно дает два названия своим сатирам. Первое из них – тематическое, второе – адресат. Писатель снабдил сатиру примечаниями, часть которых воспроизводится.

3

Всех неприятнее тот, что босы проклали Девять сестр. – «Девять сестр – музы: Клио, Урания, Евтерпа, Ерато, Талия, Мельпомена, Каллиопа и Полигимния» – см. Словарь.

4

В нашем молодом монархе. – Речь идет о Петре II.

5

Чтяща свою свиту Видел его самого. – «Под свитой Аполлона подразумеваются музы Жителей парнасских». – Речь идет о музах.

6

Критон с четками в руках ворчит. – «Вымышленным именем Критона… означается тут притворного богочтения человек, невежда и суеверный, который наружности закона существу его предпочитает для своей корысти». (Примеч. авт.)