Языковый тупик. Радомира Берсень

е плавает, размывается, так трудно сфокусировать взгляд.

      Где я?

      Что произошло?

      Почему я ничего не ощущаю?

      Ощущение давящей, тупой сонливости никак не отпускало. Звуки казались непонятными и неразличимыми, будто их пропустили сквозь мельницу. Максимур попытался, было, поднять руку, но никак не мог подчинить ее своей воле – рука весила как целое здание. Он хотел кого-нибудь позвать, но иссохшее горло издало лишь тихий сип. В бессилии он разглядывал потолок с лампочкой, выпучивший на него свой слепящий глаз. Шум за дверью наплывал волнами, там что-то происходило. Наконец, Максимур увидел над собой лицо. Оно было размытое, такое же белое как стены вокруг и что-то говорило. Он попытался заговорить, но не смог, от усилия напал сухой царапающий горло кашель. Лицо исчезло, затем, какое-то время спустя, появилось еще несколько несфокусированных пятен с темными провалами глаз и размытыми чертами.

      Максимур плохо понимал, что происходит, кажется, лица о чем-то его спрашивали, но он лишь малозаметным движением покачивал головой по подушке вправо-влево. И от этого он очень быстро утомился. Все, что он теперь мог – это медленно вращать глазами, пытаясь разглядеть обстановку.

      Прошло некоторое время, Максимур немного окреп, говорящие лица в белых одеждах постоянно приходили к нему. Наконец, он стал понимать, что его о чем-то спрашивают. Не сразу отяжелевший от сна, отупевший мозг, снова научился различать и понимать человеческую речь. И вот настал тот самый день, когда он оказался готов к общению. Но вот незадача! Собеседник говорил что-то невообразимое, недоступное для понимания.

      – У вас была травма купола. Понятки? Полный отключ. Натуральное, НЛО, так сказать.

      – Как я … долго … сколько? – с трудом просипел Максимур.

      – О! Вы – звиздос, двадцать шесть лет в бесчуханке.

      – Я вас … не понимаю. – Максимур жестом попросил посадить его чуть повыше. Странно, неужели он забыл какие-то слова? Не мог же язык за это время так измениться.

      – О! Я чухаю у нас тут ту́пик.

      Максимур откашлялся и набрал в грудь побольше воздуху, однако голос его от слабости прерывался и то и дело срывался на шепот.

      – Я … профессор-линг … лингвисс … линг-вис-ти-ки. – с трудом выговорил он и отдышался. На лбу у него выступили капельки пота. – я знаю … семь … языков … и я вас не … не понимаю.