Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех. Франко Нембрини

тратил денег на дорогу, меня кормили, поэтому нас это устраивало. Но все же я очень страдал: в двенадцать лет оказаться вдали от дома и трудиться в поте лица…

      Мне хотелось передать домой письмо – через мою тетю, которая часто ездила из Бергамо в Трескоре: рассказать маме о моих трудах, о том, как я устал, как скучаю по дому, но из-под пера выходили лишь малозначительные фразы, и я все выбрасывал.

      Тот вечер я помню, как сейчас: в десять часов после тяжелого трудового дня меня попросили разгрузить машину, которая привезла бутылки с вином и водой. Я помню, как, не имея больше сил работать, я носил тяжеленные ящики по крутой лестнице и плакал. И вот, в очередной раз поднимаясь по лестнице, я остановился – оттого, что из глубин памяти вдруг всплыла терцина из «Рая», где пращур Данте Каччагвида предсказывает ему изгнание:

      Ты будешь знать, как горестен устам

      Чужой ломоть, как трудно на чужбине

      Сходить и восходить по ступеням.

      «Сходить и восходить по ступеням» – строки о том, чем я был занят. Я был поражен, буквально повержен, и потому спросил себя: «Как это возможно? Я из кожи вон лезу, пытаясь найти верные слова, чтобы выразить происходящее со мной, и нахожу в произведении семисотлетней давности то, что описывает мой опыт. Значит, Данте говорит обо мне, значит, у него есть, что сказать мне».

      Так во мне пробудился интерес[5], я понял, что нахожусь внутри «Божественной комедии». И, вернувшись домой, взахлеб прочел ее; вскоре я понял, что мое открытие касалось и «Обрученных» Мандзони, и поэзии Леопарди, и всей великой литературы… Более того, это касалось и великого искусства, и самой природы. Все так или иначе говорило обо мне, все было интересным. «Божественная комедия» стала моей историей; вся литература и все, что сказали великие, воспринималось как сказанное обо мне, все ставило передо мной вопросы, все могло мне что-то сообщить.

      Я никогда этого не забывал, и именно с того момента я начал любить литературу, в первую очередь Данте, а затем и все остальное.

      Тогда же я понял, в одно мгновение, почему стоит учить наизусть, а затем всю жизнь убеждался в правильности этой мысли. Поскольку память – это невероятная способность человека, в нужный момент она помогает извлечь именно те строки, те стихи и те образы, которые способны описать опыт настоящего, как случилось со мной в тот прекрасный день на лестнице. Настоящее оживляется памятью, сердце начинает вновь волноваться. Итальянское слово ricordare («помнить») означает – в несколько рискованном толковании – «возвращать сердцу». На диалекте Бергамо чтобы сказать: «Мне пришло в голову», мы говорим о сердце – ma ’e in cor («мне пришло в сердце, вернулось в сердце»). Во французском «наизусть» звучит как par coeur, в английском – by heart; и то, и другое буквально означает «через сердце» – запоминать сердцем, с помощью сердца. Практически во всех языках, как говорят мне специалисты, глагол «помнить» связан со словом «сердце»[6]: помнить – это делать что-то вновь присутствующим. Именно