Ник и Ясмина. Ксения Леонидовна Пашкова

нужно съехать.

      – Что?! – Мама роняет из рук вилку, и та со звоном падает на тарелку. Лицо отца при этом остается невозмутимым.

      – У меня накоплено достаточно средств, чтобы содержать себя в ближайшие несколько месяцев.

      – Да, но зачем? Почему? Мы тебя чем-то обидели? – Мамин шокированный взгляд мечется от меня к отцу и обратно.

      – Нет, мам, дело не в этом.

      – Тогда в чем? Как ты вообще мог до такого додуматься, Ник? – она хватается за голову. – Ты же только недавно вышел из больницы.

      – Мне намного лучше, и я больше не хочу заставлять тебя волноваться.

      – Думаешь, если ты будешь неизвестно где, мне станет легче? Ты точно задумал что-то нехорошее! – Мама вскакивает из-за стола и в слезах убегает в другую комнату.

      Я хочу пойти за ней, но отец тихо откашливается, привлекая мое внимание.

      – Оставь ее, – спокойно заявляет он, – ей нужно свыкнуться с этой мыслью.

      – Ей просто не все равно, – вырывается у меня, и папа снова хмурится.

      – Думаешь, мне на тебя все равно?

      – А что нет? – Я усмехаюсь, глядя ему в глаза.

      – Поверь, гиперопеку двух родителей ты бы точно не выдержал. – Он позволяет себе расслабленно откинуться на спинку стула, чем вызывает у меня вспышку неконтролируемого гнева.

      – Так ты сделал мне одолжение, когда решил вести себя так, словно я сдох в тот день?

      Отец крепко сжимает руки в кулаки, явно пытаясь совладать с собой, чтобы не наброситься на меня.

      – Съезжай и не возвращайся, пока не научишься ценить данную тебе жизнь. – Он тихо поднимается и, снова нацепив на лицо маску равнодушия, уходит в гостиную.

      Я остаюсь сидеть за столом в гнетущем одиночестве. Нетронутая еда лежит на маминой тарелке, она так и не поела. Внутри все сжимается в тугой болезненный комок грусти. Разве можно тосковать по человеку, если он находится в соседней комнате? Каким же глупым ты меня воспитала, мама…

      Она появляется так же неожиданно, как ушла. Молча возвращается на свое место, где ее ждет уже остывшая картофельная запеканка. Под глазами черные разводы, наверное, из-за потекшей туши. В детстве я часто наблюдал за тем, как она наносит на лицо макияж. Постоянно спрашивал, зачем она это делает, ведь ей хорошо и без косметики. Помню, как ребенком лепетал ей, что она самая красивая и лучшая мама на свете. Как же так вышло, что теперь вместо комплиментов я говорю слова, заставляющие ее плакать?

      – Ма, – неуверенно шепчу я.

      – Делай, что хочешь, Ник. – Она накалывает на вилку картофель, но так и не подносит его ко рту. – Я не стану тебя удерживать.

      – Ты же видишь, что сейчас мы только и делаем, что вредим друг другу.

      – Мне казалось, что это называется поддержкой. – Мама горько хмыкает. – Но, если ты считаешь, что с нами тебе плохо, значит так и есть.

      – Твоя забота обо мне сказывается на тебе самой, ма. Не хочу, чтобы ты превратилась в такого же зомби, как я.

      – Прости, но иначе не получается. Ты должен понимать,