Другие времена. Михаил Кураев

великие народы на их исторических путях и перепутьях.

      – Сколько ты у нас на Сухаревке? Уже полгода? – спросил Вишневецкий, поднимаясь с Сергеевым на второй этаж в «чистый коридор».

      – Восемь месяцев.

      – Летит время. Ты хоть узнал, что за дом, в котором сидишь? – помощник министра в совершенстве владел тоном учтивым и умел быть благосклонным, что как нельзя лучше шло человеку на его должности.

      – Вы имеете в виду ИКП?

      Действительно, при входе в здание Главка на Садово-Сухаревской, поднявшись на крыльцо, двумя боковыми маршами напоминавшее невысокую трибуну, человек оказывался в довольно просторном тамбуре, пол которого был украшен ромбом с заключенными в него магическими буквами ИКП, выложенными из поблекшего уже и стершегося камня, Институт красной профессуры.

      – Заметил? Молодец. А как портрет Сталина там вверх ногами повесили, знаешь?

      В истории института, учрежденного в феврале 1921 года, действительно, был такой эпизод.

      Накануне визита Сталина в институт, служивший ему опорой в теоретическом обосновании борьбы с оппозицией, актовый зал, украшенный большим портретом вождя в рост, был осмотрен и взят под охрану сотрудниками безопасности, приехавшими специально из Кремля заранее. Каково же было изумление впущенных за двадцать минут до приезда вождя в зал слушателей и преподавателей, когда они увидели знакомый до слез портрет товарища Сталина, висящий совершенно неестественно, сапогами вверх и головой вниз. Всех тут же попросили покинуть зал. Ожидали суровых последствий. Но какая-то добрая душа тут же портрету придала приличное направление, слушатели и преподаватели были запущены в актовый зал заново, и встреча состоялась. Дерзкая выходка произвела впечатление оглушающее и на руководство ИКП, и на охранников, обеспечивавших безопасность встречи с вождем. Надо думать, и те и другие перепугались так, что сочли за благо не сообщать вождю о недоразумении, иначе… последствия и для тех и для других, а может быть, и для третьих, были легко предсказуемыми.

      Вишневецкий с осторожностью дальновидного человека рассказывал курьезную историю, так распределяя и смех и ужас, что его отношение к происшествию вычислить при необходимости было бы просто невозможно.

      – Это не у нас было, – сказал Сергеев так, словно всю жизнь просидел на Сухаревке.

      – Что значит, не у вас? – опешил Вишневецкий.

      – Сталина вверх ногами повесили на Остоженке. ИКП сначала там размещался. Уже после этого эпизода они сюда переехали, на Садовую, в помещение бывшей Городской земской управы, а в том здании, на Остоженке, сейчас МИМО.

      – Это откуда ж у тебя такие сведения? – ревниво спросил Вишневецкий.

      – Даже не помню, кто-то из москвичей рассказывал, – для простоты соврал Сергеев, почитывавший конфискат, антисоветскую литературу, которой нет-нет и угощал в Ленинграде своего приятеля из ОБХСС районный комитетчик из здания напротив. Историю с портретом