За гранью разумного. Норман Райт

конце всех этих многочисленных видеокамер, транслирующих мою жизнь в прямом эфире, сидят телезрители и круглыми сутками наблюдают за мной. Для них – я крыса, стремящаяся сбежать из дома сестер Уорд как из крысоловки или тюрьмы, и наблюдать за этими безрезультатными попытками, им весело.

      Я не мог самовольно выйти на улицу. Даже почту и ту, сестры забирали сами. Скорее всего, они опасались, что я могу обо всем рассказать почтальону, или, сбив его с ног, сбежать.

      Я находился в кукольном домике, и, ступив за его пределы, рисковал упасть с края стола.

      Вскоре, покидать этот дом стало для меня бессмысленной идеей. Я продолжал кричать внутри огромной свиной туши, но голос мой, теперь был практически беззвучным.

      По ночам, я лежал в постели и глядел в потолок с проекцией галактики. Я, понурив голову, бродил среди звезд. Они уводили меня вглубь сознания Вилли. В самые страшные его уголки. Туда, где кровь от ужаса леденела в жилах.

      Однажды, я поневоле вновь вернулся в тот парк, где сидел на земле с разбитым носом. Вопреки моим протестам реальность и воспоминания перемешивались, а я просто терялся в лабиринтах сознания больного Вилли Дубиловича. Сопротивляться было выше моих сил. Меня будто брала огромная рука великана и зашвыривала в параллельную вселенную, полную болью и страха, насмешек и обид, желаний и невозможностей.

      И вновь я здесь.

      Подростки смеются надо мной. У моих ног лежит мертвая птица. Странно, раньше я ее не замечал. Вспомнил! Я нашел ее со свернутым крылом и нес домой лечить. Отщепенцы отобрали птаху у меня и, размозжив ее голову камнем, бросили мне под ноги. Я стоял и смотрел как кровь птицы впитывается в землю. Еще мгновение назад она сидела в моей бейсболке. Она была жива. Птица ждала спасения, которого не получит.

      9

      – Всыпь ему, Дэйв! – крикнул один из ребят, и я не заметил, как оказался в нокдауне. – Получай, идиот!

      Я лежал на спине и не мог понять, чем насалил этим ребятам. Чем вообще может не угодить умственно отсталый? Своей бескорыстностью? Нежеланием унизить вас или затушить о вас окурок?

      Удар был настолько сильным, что мне показалось будто меня снес поезд. Кроны деревьев все еще кружились надо мной, когда я пытался подняться. От сильного головокружения меня затошнило. Я сел и рубашку оросила кровь. Она полилась из онемевшего от удара носа будто из открытого крана. На правой ноге не было кеда. Он слетел при падении и исчез в кустах.

      Ко мне подсел тот парень, который добил раненную птицу и скомандовал здоровяку врезать мне. Звали его Уилл Фаррел. Этот человек еще много натворил плохого, прежде чем дробилка для щепы избавила общество от него. Джинсовая куртка Фаррела была обклеена нашивками с черепами, а кисти рук – обожжены сигаретными окурками отцом-садистом.

      – Нам просто нехрен делать, – сказал Уилл, и все рассмеялись. И я тоже. Мне не было смешно. Но меня переполняло счастье. Не знаю почему, но я был счастлив, будто я весело