Виноватый с вином. Soverry

придающими смысл всему, что только видят. Он наблюдает за тем, как они пашут землю. Смотрит, как собирают урожай или сеют зерно. Успокаивающее и расслабляющее зрелище, которое лишь заставляет еще больше думать, еще больше анализировать. И в итоге он приходит к одному и тому же выводу, из-за которого снова покидает семейное сборище ради того, чтобы понаблюдать и подумать.

      К одному и тому же. Простому, фатальному и понятному.

      Изредка на площадях он встречает Афину, но не обменивается с ней и парой слов. Не спрашивает, что она здесь делает, почему сейчас и знала ли, что он здесь будет. Они всегда существовали в разных плоскостях. Поэтому он только пьет вино, раскидывается у мраморного фонтана – совсем не похожего на те, что на Олимпе, – и смотрит куда-то мимо нее.

      А она то ли не замечает его, то ли не хочет замечать. И так летят недели. Так летят месяцы, а смертные все не надоедают. Смертные с их суетливой и бессмысленной жизнью становятся ему настолько понятны, что он просто не может объяснить этого олимпийцам.

      Не то чтобы они спрашивают.

      Не то чтобы он вообще хочет что-то им объяснять.

      – Знаешь, отцу всегда нравились смертные, – говорит Афина. Да, она все же с ним заговаривает. Спустя почти четыре месяца, когда лучи Гелиоса уже не такие обжигающие, но все еще теплые и приветливые. – Не скажу, что смертные приносят ему много счастья.

      Дионис смотрит в собственную чашу, смотрит на муху, плавающую в его вине. На мгновение кажется, что он вообще ни о чем не думает, но он вытаскивает муху из чаши, взгляд с нее на Афину переводит и улыбается, почти не натужно даже. Улыбается почти что искренне. Почти.

      – А ты знаешь, что такое счастье? – спрашивает он ее.

      Она предсказуемо молчит.

      Он усмехается коротко, муху в сторону отшвыривает, не заботясь о том, жива она или нет, списывая ее к мертвым быстро и не задумываясь.

      – То-то и оно, – произносит, чуть растягивая гласные. – Ты тоже не знаешь, что такое счастье. А я намерен это выяснить.

      Афина рядом садится на камень, переводит взгляд на суетящихся смертных. Смотрит на них с плохо скрываемым неудовольствием; а Дионис взгляд от нее не отводит, Дионис впитывает и анализирует ее. Очередная головоломка, которую ему не постичь.

      – Думаешь, они помогут тебе это выяснить? – спрашивает она. – Посмотри на них, Дионис. Они такие жалкие.

      – Говоришь совсем как…

      – Не нужно, – обрывает Афина. – Я понимаю.

      Он делает глоток из чаши, не говорит ей, что счастья, быть может, у смертных тоже нет. Но они хотя бы пытаются обрести какой-то смысл. Они хотя бы пытаются искать это счастье – и именно это его роднит с ними. Потому он и здесь. Они пытаются искать смысл, а боги лишь сосуществуют вместе, они лишь соседствуют и почти ничего друг к другу не испытывают, кроме редкого раздражения.

      Вот и вся божественная суть.

      Должна бы цеплять, но совсем