Падение в небо. Янина Хмель

плечами, закатывая глаза, и поднимаюсь со скамьи. Медленными шажками возвращаюсь в свою серую, такую же, как глаза доктора, палату, чтобы лицезреть там белый потолок или ту самую разноцветную вазу на комоде возле окна, задёрнутого плотными пыльными занавесками.

      Доктор следует за мной по пятам. Сейчас я благодарна ему хотя бы за то, что он молчит, пусть приглушить его мысли мне не под силу. Я устала от его постоянных рекомендаций и наставлений: так будет лучше, это ещё рано, от чтения устанут глаза, тебе полезен сон, нужно восстановить силы… Оказывается, двух месяцев достаточно, чтобы отвыкнуть от заботы. Обо мне всегда заботился муж, а я ещё до конца не осознала, что его больше нет в моей жизни.

      Свежий воздух больничного парка сменился запахом лекарств и болезни. Душевной болезни, которой тоже был присущ свой аромат. Даже когда я покину эти белые стены, он всё равно будет витать где-то рядом, как напоминание о том, что моя душа не в порядке и ей никогда полностью не восстановиться после всего, что пришлось пережить телу.

      Доктор проводил меня прямо до кровати – чтобы убедиться, что я не вернусь в больничный парк, как только он оставит меня одну.

      – Приляг, – поправляет плед на моих ногах.

       Я вздрагиваю от этого действия, потому что так всегда делал муж. Антон Константинович тоже думает об этом, поэтому резко убирает руки и прячет в карманы халата, смущённо улыбаясь. Мысленно подбирает извинения.

      – Всё хорошо, – опережаю его слова. – Я в порядке.

      Он кивает и пятиться к выходу.

      – Я могу почитать? – шепчу я. Голос дрожит, но мне удаётся не показывать это. Наверное, разрыдаться перед доктором, и даже когда останусь одна, я не смогу. Потому что слёзы, как и кровь, вытекли из моего тела сквозь те самые трещины. Но вот сорваться на эмоции – это запросто. Например, разбить ту вазу на комоде, запустив её в дверь, или сорвать пыльные занавески с окна. А потом упасть на колени в бессилии и выдавить из себя накопившиеся слёзы. Как будто им не хватает давления, чтобы вылиться из моего тела. Но я знаю, что однажды плотину, сдерживающую их, сорвёт, и они хлынут по моим щекам водопадом.

      – Какую книгу подать? – перебивает мои мысли Антон Константинович, виновато улыбаясь. Он убирает за ухо выпавшую на глаза прядь и отходит к полке, где одиноко лежит томик стихов Уильяма Блейка, который я так и не вернула в больничную библиотеку, но и ни разу не открыла.

      – Я сама возьму, – останавливаю его, – на это у меня хватит сил.

      – Ладно, – пожимает плечами он. – Только не перенапрягай глаза. Как почувствуешь усталость – поспи.

      Молча киваю в ответ. Ещё одно наставление – и я сорвусь. Сжимаю руки в кулаки вместе с простынёй подо мной.

      Антон Константинович закрывает дверь с обратной стороны и наконец-то оставляет меня одну.

      Как только мысли доктора отдаляются на безопасное расстояние, с которого становятся мне не слышны, я достаю из-под подушки книгу по эзотерике. Пусть лучше он думает, что я до дыр зачитала сборник стихов Блейка, чем знает,