Как белый теплоход от пристани. Сергей Осмоловский

инициативы. Он разрушает бдительность и отравляет решимость. Он гад навязывает свою волю и вынуждает подписать гибельные для тебя бумаги. Ты становишься желеобразным, невнятным, похожим на образ совковой единицы. Замшелый, безликий и жалкий снова садишься спокойно наблюдать, как зеркальное отражение тебя гибнет в диссонансе среды и собственных возможностей.

      Уберите прочь свои проклятые серебряники! В отличие от многих ваш рубль – пахнет! И не просто пахнет – он воняет. Воняет, смердит разложением личности. Он произрос на прахе погибших замыслов и шелестит могильным плачем деятельного ума. Ваш хлеб – заплесневел, ваше масло – прогоркло! Я ухожу не от трудностей. Трудностей я не боюсь – я желаю их! Я ухожу от правила Прокруста, где мерят под себя и под себя же режут!

      Теперь, внимание: хотите – записывайте, хотите – запоминайте. Я дышу свободнее – и звучать буду ещё патетичней!

      Прощай, о мой сосуд подавления! Я покидаю тебя налегке, как возмущённая пена покидает бутылку с шампанским вином! Я салютую и оставляю тебе всю твою дрожжевую затхлость! Пробку – долой, я – высвобождаюсь. И пусть удаляющийся стук моих уверенных шагов раздавит тебя в пыль, как фанфары марша победителя! А я прослежу, чтоб ни пылинка не зацепилась за подошвы моих сапог. Аминь.

      Семейный триллер. Продолжение

      «Войдя в комнату, Он сразу огляделся, как обычно делал в местах, куда попадал впервые. И хоть всё здесь ему было хорошо знакомо, Он не чувствовал себя дома. Всё было по-старому, но как-то иначе. Что-то мешало, давило, казалось необязательным или вовсе чужим. Быть может – жена, эта хранительница очага, гармонии и равновесия в доме? Нелепо было такое подумать – но он подумал. И встал в проходе, пока Она сама его не пригласила шутливо и нараспев:

      – Ну что же вы, ба-арин? Так и будете в дверях-то стоя-ать?

      Затем Она встала и включила музыку.

      Он сразу приосанился, распрямился, выдвинулся вперёд и расположился за столом, который Она своими силёнками как-то передвинула на середину зала. Стол был украшен серебряными приборами скорее для красоты, потому что есть-то по сути было нечего, кроме одного-единственного блюда. Но этим блюдом был маринованная в белом вине рыба, названия которой он не знал. Рыба лежала в центре стола на широкой тарелке, дно которой было художественно устлано листьями салата. Кроме этого, на столе красовалась бутылка вызывающе дорогого белого вина, а по обеим сторонам от рыбы в струнку вытянулись две изящные свечки. Небогатое освещение от них плавно растекалось по комнате и, сглаживая все углы и неровности предметов, выставляло их в самом выгодном свете. А возле стола, на комоде, Он заметил книгу её любимых сказок Андерсена, как будто случайно забытую…»

      13 апреля (воскресенье)

      У моей Ируньки есть любимая подруга. Тоже – Ирунька (на самом деле – Ирэн, но кого этот пижонистый нюанс интересует!). И тоже актрисуля. Красивая, как чертовка, и недоступная, как миллион долларов. Премилое