Император. Кровь богов. Конн Иггульден

вперед, уперев локти в колени.

      – Я не смог заснуть под ваше квохтанье.

      – Твой храп называет тебя лжецом, не я, – ответил Меценат, приняв протянутую ему полную чашу.

      Агриппа потер лицо руками и почесал завитки черной бороды, отросшей за последние несколько недель.

      – Я скажу только одно, – продолжил он, подавив зевок, – прежде чем найду более удобное и спокойное место для сна. После нас не будет никакой новой империи, потому что у нас достаточно богатств, чтобы противостоять любому племени. Мы сотни тысяч платим за людей и миллионы – за мечи и копья по всем нашим землям. Кто рискнет бросить нам вызов, зная, что на него обрушится вся мощь Цезаря?

      – Для тебя все всегда сводится к деньгам, так, Агриппа? – глаза Мецената весело блестели. Ему нравилось подкалывать здоровяка, и они оба это знали. – Ты по-прежнему мыслишь, как сын торговца. Меня это, разумеется, не удивляет. Это у тебя в крови, и с этим ты ничего не можешь поделать, но, пусть в Риме и много купцов, нашу судьбу, наше будущее определяют люди благородного происхождения.

      Виспансий фыркнул. Становилось все прохладнее, и он потер свои голые руки.

      – Тебя послушать, человек благородного происхождения будет проводить свои дни на солнце, с вином и прекрасными женщинами, – проворчал он.

      – Так ты меня слушал! Не понимаю, как ты это делал, все время храпя. Это редкий талант!

      Агриппа улыбнулся, и белые зубы сверкнули в его черной бороде.

      – Благодари богов, Меценат, за мою кровь, – сказал он. – Такие люди, как мой отец, строили Рим и укрепляли его силу. А те, что вроде тебя, ездили на породистых лошадях и произносили звонкие речи, совсем как Аристотель и Сократ, выступавшие на агоре.

      – Я иногда забываю, что ты получил образование, Агриппа. Когда я смотрю на тебя, почему-то вижу неграмотного крестьянина, – огрызнулся Цильний.

      – А когда я смотрю на тебя, то думаю, что ты уж как-то слишком любишь мужскую компанию.

      Октавиан застонал от этой перебранки. У него кружилась голова, и он потерял счет времени.

      – Уймитесь вы, оба! – велел он. – Думаю, мы съели и выпили все зимние запасы этих крестьян. Извинитесь друг перед другом и присоединяйтесь ко мне за очередным кувшином.

      Меценат вскинул брови:

      – Ты еще не заснул? Помни, ты проспоришь мне аурей[2], если заснешь или расстанешься с ужином раньше меня. Я чувствую себя очень свежим.

      Октавиан молча смотрел на него, дожидаясь, пока знатный друг сдастся, и тот, в конце концов, вздохнул:

      – Очень хорошо, друг мой. Я извиняюсь за предположение, что череп Агриппы лучше всего использовать в качестве тарана.

      – Ты этого не говорил, – покачал головой Октавиан.

      – Я так подумал, – ответил Меценат.

      – А ты, Агриппа? Проявишь такое же благородство?

      – Я изо всех сил стремлюсь подняться на его уровень и, как ты просишь, извиняюсь за слова о том, что он не заработает

2

Аурей/Aureus – древнеримская золотая монета. Первоначально использовалась исключительно в качестве наградной монеты – для раздачи войскам в награду за одержанные победы. Находилась в обращении более пятисот лет.