Император. Кровь богов. Конн Иггульден

практически забыл о своей прежней роли. Марк Брут видел, как эти людишки вспоминали о находящейся в их руках власти. Еще вчера они были слугами, а этим утром, разразившись победными криками, вновь стали людьми. Исключительно благодаря ему. Брут склонил голову, занятый своими мыслями, но, услышав голос Антония, поднял взгляд. Предчувствие беды вернулось.

      – Сенаторы, успокойтесь! – возвысил голос Марк Антоний. – Теперь, когда мы знаем о случившемся, нам уже сегодня надо сделать очень многое.

      Брут нахмурился. Этот человек всегда поддерживал Цезаря. Для него все закончено. Ему бы сейчас с достоинством покинуть зал заседаний Сената и спасать свою жизнь.

      – На Марсовом поле легионы ждут, что Цезарь поведет их на Парфию, – продолжил Антоний, не замечая раздражения Брута. – Их необходимо успокоить до того, как они узнают новости. Они верны Цезарю. Их надо гладить по шерстке, иначе не избежать мятежа. Только авторитет Сената стоит между всеми нами и анархией в этом городе. Сенаторы, успокойтесь! – Последние слова прозвучали приказом, громко и резко, и шум в зале заседаний, наконец, стих.

      Стоя у двери, Брут покачал головой. Марк Антоний, конечно, не дурак, но сейчас он зарвался. Возможно, думал, что может стать частью новой эры, хотя долгие годы выслуживался перед Цезарем. Конечно, он показывал себя политиком, и Брут понимал, что многие сенаторы еще не пришли в себя, не знают, как вести себя в новом мире. Консул даже мог спастись, но для этого ему следовало продвигаться вперед с максимальной осторожностью. Прошлые обиды никуда не делись, и на Антония многие затаили зло. Тем не менее в это утро он оставался консулом.

      – Необходимо провести голосование до того, как кто-то из нас выйдет из этих стен, – продолжил Марк Антоний, и его сильный голос заполнил весь зал заседаний. – Объявив амнистию убийцам Цезаря, мы подавим мятеж еще до того, как он начнется. Граждане и легионы увидят, что мы восстановили справедливость и закон, которые попрал один человек. Я объявляю голосование.

      Брут застыл, и ему вновь стало не по себе. Кассий стоял у ростры, приоткрыв рот. Это ему следовало объявить голосование по амнистии. Об этом они уговаривались, и Освободители знали, что их оправдают. Брут едва не взвыл от злости, когда с этим важным шагом их опередил любимчик Цезаря. Слова рвались из груди. Цезарь оставлял Рим на Антония, когда уходил в поход на врага, Антоний был его ручным консулом, маской, позволяющей скрывать тиранию. Какое право имел этот человек говорить так, будто именно он вернул им Республику? Генерал уже шагнул вперед, но голос Марка Антония остановил его.

      – Я прошу только об одном: в смерти не лишайте Цезаря достоинства. Он был гордостью Рима. Легионы и народ ждут, что его заслуги оценят по достоинству. Неужели люди, которые низвергли его, откажут ему в этом? Не должно быть ни тени позора, никаких тайных похорон. Давайте отнесемся к божественному Юлию с уважением. Теперь, когда он ушел из этого мира. Теперь, когда он покинул Рим.

      В раздражении