Святослав. Возмужание. Валентин Гнатюк

от проникающего в каждую пору жара.

      Затем они долго лежали на лавках, усердно тёрлись мочалами, стегали друг друга берёзовыми вениками, вновь обливались горячей – почти кипящей – водой.

      А когда жар и пар в баньке сгустились так, что стало обжигать лёгкие, а тело, казалось, раскалилось докрасна и не помогали никакие обливания из ковша, они, хватая воздух, выскочили наружу и кинулись прямо в упругую гладь озера. Дыхание опять перехватило, но потом стало приятно. Поплавав в прохладной воде, уставшие, вернулись в предбанник и, припадая к кувшину с квасом, утолили великую жажду.

      Облачившись в праздничные рубахи, возвращались из бани, не ощущая тела, умиротворённые, невесомые и чистые, как сам лесной воздух или ключевая вода в роднике.

      Вернувшись к избушке, Велесдар разворошил огнище посреди поляны, бросил на тлеющие угли мелкий хворост. Затем, поджегши факелы, они со Святославом поднесли их к отдельному кострищу, сложенному высоким конусом из дубовых брёвен.

      – Слава Купальскому Огнебогу! – провозгласил волхв.

      – Гори-гори ясно, чтобы не погасло! – добавил Святослав.

      Закурился дымок, робкое пламя лизнуло пучок сухой травы, затем охватило дрова помельче, и вот священное купальское огнище враз запылало ярко и радостно, вздымая в ночную темень огненные искры.

      Старец принёс завёрнутый в холстину хлеб и кувшин с медовым квасом-сурьёй-сурицей.

      – Ведаешь, что это? – спросил он с оттенком торжественной значимости.

      – Свежий хлеб? – догадался Святослав, зная, что Велесдар с вечера заквашивал тесто, а утром из печи не только по избушке, но и далеко окрест разносились чудные запахи.

      – Это не просто хлеб, а Прощенник, – пояснил кудесник. – Нынче мы очищаем не токмо тело, но и души наши, и помыслы. Иначе какая чистота, ежели останется внутри хоть малая толика обиды на ближнего или дальнего, на друга, родственника или вовсе незнакомого человека. Потому помолчим сейчас, вспомним, кого мы со времени прошлого Купалы обидели – с умыслом или без оного, – а потом попросим у всех прощения и сами простим обидчиков в этот священный день!

      Оба замолчали, погрузившись взглядом в огонь. Через некоторое время, не отрывая взора от пламени, старый волхв заговорил:

      – В день Очищения перед ликом самого Купалы прошу прощения у тех, кому не смог помочь или мало помог в лечении. Прошу прощения также у птиц и зверей лесных, коих сгубил для пропитания. У трав и деревьев, коих лишил жизни для изготовления снадобий, для постройки и прочих нужд, – простите меня и примите хлеб-Прощенник и медовую сурью через священный Купальский Огонь!

      С этими словами волхв отломил от хлеба ломоть, положил на угли, плеснул туда же сурицы из жертвенного сосуда и поклонился огню.

      – Прошу прощения у княгини Ольги, – продолжал он, обращаясь к пламени, – за то, что отнял от неё любимое чадо на долгий срок, чем причинил боль её материнскому сердцу. Прости меня, мать княгиня! – вновь поклонился волхв. – И у тебя, отрок Святослав, –