Кошмарные сказания ведьмы Эделины. Яна Денисова

Под жарким солнцем разлагаться уж начали, зловоние на всю деревню. Пришлось лицо платком замотать, а то дышать и без того было худо.

      Полдня по деревне бродила, так никого и не встретила. Видать, ушли все, про нас позабыли в страхе-то. Только куда идти, если везде, покуда хватает глаз, черным-черно от пепла ядовитого? Наверняка к морю деревенские подались, там рыбацкий посёлок, лодки должны быть, уплыть подальше от мёртвых берегов можно, не по всему же свету кара Господня с неба попадала?

      Обмотала детей платками да простынями с головы до ног, припасов кой-каких взяла, воды в мехи налила и пошли. А к вечеру увидели… мертвецов.

      Мёртвые шли один за другим, ковыляли потешно так, будто куклы деревянные, что на цирковом лотке в базарный день продают. Кто поклажу тащит, кто тележку катит, смотришь, усталые крестьяне по дороге волочутся, а приглядишься – трупные пятна на лицах да глаза мутные. Я народ покликала, потормошила осторожненько, а они будто не видят ни меня, ни друг друга, безостановочно вперёд шагают, словно заколдованные, руки холодные, склизкие, и не дышат, глазами не ворочают. Ходячие мертвецы…

      Перепугались мы, с дороги в лес свернули. В лесу мрачно, жутко – листья на деревьях пожухли, в комочки свернулись, траву изъело, иссушило небесным ядом. То тут, то там облыселые останки зверья гниют, смрад удушающий, зато мертвецов нет, оттого и идти не так страшно.

      На следующее утро дала детям по куску хлеба с сыром, велела сидеть тихонько, а сама пошла к дороге, вдруг кого встречу, не могли же все наши помереть от заразы неведомой, мы-то живые.

      И как хорошо, что осторожничала, от кустика к кустику хоронилась, а то быть беде. Подкралась к дороге, смотрю, идут наши, деревенские, да живых никого. Тишина такая, что ушам больно, только шарканье ног да скрип колёс. Идут мертвецы, поклажу тащут, детей своих умерших за руки держат, будто после смерти у них только одно дело и осталось – завершить, что живыми начали. Смотрю на них и на душе больно до крика становится – что же это за напасть такая на наши головы свалилась, что человеку и после смерти покою не даёт? Неужто в один миг все они умерли, неужто и не поняли, что душеньки их бессмертные давно на небо улетели, покинули землю нашу грешную, невзгодьем страшным обесчещенную?

      И тут слышу, будто ребёнок гулит, лопочет потихоньку. Пригляделась, среди других Анна шагает, кожевенника деревенского жена, глаза прикрыты, руки плетьми висят, на лице смутная улыбка, будто спит она и видит сон дивный, а на шее узел с младенцем болтается. Младенчик-то живой, из пелёнок смотрит по сторонам, кряхтит, ручонку одну высвободил, играется. Только хотела на дорогу выскочить да младенчика забрать, как в бок будто ткнул кто, остановилась, огляделась, замешкалась…

      Это я потом поняла, что через время после смерти голод мертвяков мучает, плоть им жрать надо, лучше живую да тёплую. Друг друга бы жрали, твари бесовские, так бы сами и извели свою адскую братию, так нет же… А в тот момент лихоматом заорала от ужаса, когда Анна вдруг остановилась и молча вгрызлась