Кошмарные сказания ведьмы Эделины. Яна Денисова

золотом речушке, под сень печальных ракит, распустивших свои чудесные косы над прохладной водою. Утомлённая долгой дорогой, скинула я с себя тесное платье, стянутое с обескровленного тела бедной юной крестьяночки, с наслаждением погрузилась в текучую свежесть, запрокинула голову, слилась с беспокойной рябью, бесстыдно выставив напоказ белые груди. Прозрачные струи оглаживали разгорячённую солнцем кожу, волосы шёлковым полотном рассыпались по воде – как же хороша, чертовка! Только не для любви мой стройный стан, не видать мне грубоватой ласки мужниной, не носить в утробе деток, в счастии прижитых.

      Горькое сожаление кольнуло привычно в холодное сердце и тут же растаяло без следа. Ни к чему жалиться о потерянном, несбывшемся, что толку от этой боли, только душу свою терзать, а на ней и так места живого нет от страданий неизбывных, что не забудешь, не сотрёшь, не укроешь…

      Купание в реке освежило меня, но измученное вчерашними страданиями тело всё ещё нуждалось в отдыхе. Солнце стояло высоко, обещая длинный вечер и ясную звёздную ночь, и я расслабилась, потянулась томно, улеглась нагим телом на упругую, словно мягкий ковёр, траву и зажгла в ладонях колдовской огонь. Скатывая в метку возрождения незримые струи наговоров, сплетая воедино тайные древние слова, я прикрыла глаза и едва не вскрикнула: словно выжженное изнутри на веках, явилось неожиданно недоумённое лицо девочки, встретившей утром в моих руках вечное упокоение. Ни вскрика, ни страха, лишь доверчивая беспомощность и чуть-чуть боязни. Ах, какой сладкой показалась мне её алая, полная жизни кровушка, выпила до донышка, ни капельки не уронила, насытилась до одурения, возвратилась, выжила, наполнилась. А когда голубые глаза застыли, подёрнулись смертной поволокой, отпустила душеньку детскую в небо, прости, милая, прости, а иначе мне уже никого не спасти, ни себя, ни души тех малюток, погибших в муках, взывающих ко мне, молящих о возмездии.

      Только вот кто дал мне право выбирать, кому жить, а кому орудием мести становиться? Разве можно спасти невинные души ценой чьей-то жизни, или я их всех обрекаю на страдания, ибо нет во мне ни пламени очищающего, ни света благословенного, и все мои деяния несут смерть, даже если свершены во имя жизни? И чьей жизни, Всемогущий, если я свою собственную прожить страшусь, бегу от неё, прячусь на кострах людских, метками колдовскими прикрываюсь? Что же я творю, Господи? Ты ли меня направляешь по этому пути или гордыня моя непомерная? Где свет твой, Господи, как мне его распознать, коли сияние собственного могущества застит глаза так, что тени чернее ночи становятся? Тысячи вопросов, а ответ один, и ты знаешь его, Эделина, всегда знала. И сейчас ты готова.

      Готова прожить свою собственную, одну-единственную жизнь, готова идти со временем рядом, не обгоняя и не останавливая его, готова отринуть страх смерти и принять предназначение своё – стать ведьмой и не быть ею.

      Решительно стряхнула с рук магические узелочки, стёрла метку ведьмовскую и вдруг сквозь шелест листвы и щебет беспечных пташек уловила металлический