Угольный человек. Часть 1. Василиса Лесенко

приезду гостей побелили и копоть соскребли; паутину из углов посметали и трещины, где могли, прикрыли кустарными картинами в лаковых рамах; стылый пол в гостиной застелили ковром хоть и с дырами, но штопанными аккуратно. В столовой на подвесной полке расставили сервиз.

      Там же в столовой пребывала и остальная часть семейства: по обе стороны от сервиза, усадили на стульях «голубок» Варочку и Марочку – столь же фарфоровых, но без затейливости в лицах и в нарядах. Сестры Николушкины, погодки меж собой, красотой девичьей не отличались: и манерами, и телом походили они на папеньку. Старшая, Варочка, едва вошла в возраст сватовства, но из-за испуга и скорбной бледности, с которой встречала она обещанного ей Николушкой «жениха», казалась безвозрастною. Марочка была поживей – ей-то цельный месяц не твердили сколь благонравно надлежит перед гостем предстать, чтоб точно замуж взял – и нет-нет бросала на Барабашева пытливый взгляд, хитро щурясь, по-башкирски, как маменька.

      – Вот они, краса наша, – вела рукой барынька, побоченясь, и поправляла цветастую шальку на плечах. – Вот Варвара Ефимовна, вот Мария Ефимовна… Ну, вставайте, голубки, поприветствуйте, теперь можно.

      И за ручки подводила к гостям дочек, коим велено было в такую минуту глаза потупить:

      – Поглядите-с, какие скромницы! – прищелкивал языком Ефим Матвеич.

      Восхищался и Николушка:

      – Брат-то здесь, а они, Пётр Алексеевич, не бегут сломя голову – вот это фасон! Сказать, достоинство! В Москве-то такую кроткость, можно ль отыскать?

      Целовал Николушка каждую сестру в щёчку, а Варочку еще и в лоб, а, поцеловав, брал её за руки и на шаг отступал:

      – Дай налюбоваться, сестра! Вон как выросла!

      – Выросла! – поддакивала матушка. – Сам-то каким стал…

      – … франтом стал-с! – подсказывал батюшка.

      – … франт и есть! А она вон, дама! И, между прочим, сказать, Пётр Алексеевич, жили б поближе к столицам, так верно, успеху бы сыскала за своё…

      – … благочестие, – вставлял барин, и дочку крестил, благословляя. – За нравственность, за прочие добродетели…

      – За естественность! – добавлял Николушка. – Только вот на такой природе-то её и встретишь.

      – Одно печалит: не имеем финансов водить её на приемы. Углицк и тот посещаем в редкость. Так и храним алмаз наш, в глубинке. Одна надежда – явится благодетель…

      – … алмазов ценитель-с…

      – … и осчастливит Варвару…

      – … по достоинству оценит-с.

      Барабашев же, ради которого и устроено было представление, в то время держался в стороне, раскуривая самокрутку без спроса хозяев, и наблюдая безучастным глазом, как приветствуют Николушку сестрицы. Болванки, так счёл Пётр Алексеевич и кривился то ли от неумелости семейства Ефима Матвеича сковать из них дельные вещицы или изобресть оправдание их неоформленности, то ли от крепкого табаку, которым его снабдил конюх.

      – А мне вот жена воспрещает-с, – обращался к нему