Первый Всадник. Раздор. Артем Игоревич Тихий

мира Первый Человек,

      Начало племени он давший,

      Что средь равнин живёт и рек.

      Средь Первой Эры Их знаменье,

      Исил то Эра, но хвальба,

      В былом осталась, только пенье,

      Жрецов, соборов и судьба,

      Всему диктует увяданье,

      Теперь Четвёртой тень герба.

      Но время прошлое к забвенью,

      И тот великий Пантеон,

      Нам привести, избрать мишенью,

      Покои, где живёт закон,

      Где был Король во дне минувшем,

      А ныне сей звучавший тон.

      «Трагичной новости я слово,

      Желаю с вами разделить».

      Старик седой сказал сурово:

      «Десятков жизней смел лишить,

      Обвал средь шахты и отныне,

      Железо скал не получить».

      Глаза зелёные взирают,

      С покровом леса их сравнить,

      Морщины в лике пролегают,

      Но безнадёжным не клеймить,

      Седой и старый, но достойный,

      Шестой десяток, заявить

      Он всё ещё желавший миру,

      Считаться должен каждый с ним,

      Годов жестоких отдан пиру,

      Иной отступит, но таким,

      Он показаться не желавший,

      И заявлял всегда, чужим

      Останусь бренности, не сдавшись,

      И имя Джеран, будет он,

      Годам своим я не отдавшись,

      И кровь моя Небесный Трон,

      Собой обвившая, опора,

      Скарл-Эйлен род его и сон

      Сон не придёт за ним последний,

      Он Герцог Неба и стезя,

      Лик жизни долгу был соседний,

      Столь неразрывны и разя,

      Врагов средь долгого служенья.

      «Простите, герцог, так нельзя».

      Подобный голос прерывает,

      Судьбу он лет младых хранил:

      «Неужто вас то не терзает?

      Ведь ваших подданных убил,

      Обвал во шахте, эти жизни,

      Никто вовек не заменил.

      Неужто милость вам запретна,

      А скорбь забытая черта?»

      Второй в покоях и приметна,

      Вязь шрамов лика и уста,

      Наследье вечного бурана,

      Востока север, доброта

      Для вьюги предана забвенью,

      Второй был сыном снежных скал,

      Где слабый телом был мишенью,

      И на огонь лишь уповал,

      Глазами серыми взиравший,

      К плечам каштана волос пал.

      Он имя Вольф носил с рожденья,

      Из рода древнего, Скарл-Фрой.

      Но и без всякого общенья,

      Понять характер, и чертой,

      Его являлось милосердье,

      И тем он множеству чужой.

      «Лорд Вольф, прошу, – то герцог старый,

      И вздох скрывающий средь слов, -

      Пусть скорбью был мотив ваш ярый,

      Но звук и только, и даров,

      Он не воздаст живым по праву,

      Пустой для мёртвых он рядов.

      По праву старшего позвольте,

      Совет грядущего вам дать,

      Пустую гордость вы не хольте,

      На слово каждый уповать,

      Готов с желаньем, но итогом,

      Я буду действо почитать».

      Старик