Контроль, успех, поражение. Марина Аверина

от него такого, чего может никогда он в своей жизни не делал. Но не думал, что она станет его судьёй. Единственное, чего он хотел бы, это выполнить её указания, свершить все эти подвиги и очистить в испепеляющем огне свою потерянную душу. И он знал, что не справится.

      Майк изменился в лице до основания. Всю скрытую боль, отчаяние и раскаяние в самом себе он выпустил на поверхность. Позволил им всплыть из самых тёмных глубин души, из самых потаённых уголков сознания, выпустил из клеток и кандалов, в которых они томились все эти годы. Он дал им подняться к свету, исходящему от этой сияющей женщины, дотронуться до самого края его внешних границ, до тончайшего полотна его кожи изнутри. Позволил со всем отчаянием и принятием. Позволил… и в самую последнюю секунду… испугался!

      – Может, я никогда и не смогу «достать» прощение для самого себя, ты права. Но я хотел бы подарить его тебе. Не знаю, в чём ты должна себя простить и чего мне это будет стоить. Но я хотел бы попытаться.

      Мария долго мерила его взглядом, забыв об окружающих, недопитом бокале и даже о времени, которое с таким отчаянием контролировала всю жизнь, стараясь не упустить ни минуты. Сейчас в этом переполненном кричащими от отчаяния душами месте, пытающихся залить свои боли ядом, она наконец-то решалась на что-то действительно невозможное. На то, что нельзя получить.

      – Тогда поехали, – сказала она и повела его за руку вон из бара.

      Ты то, откуда ты родом

      Ночной летний ветер принёс откуда-то забытую в дневной жаре прохладу. Он колыхал поверхность её тончайшей шёлковой блузки, и то ли от самого ветра, то ли от касаний холодной ткани по коже Мария ёжилась и вся зябла изнутри. Она стояла, обнимая себя за локти обеими руками, и в очередной раз вздрогнула, поведя плечами, больше для того, чтобы разогнать остывающий адреналин по мускулам для тепла, чем от назойливого ветра. По спине ходили мурашки, и она не смогла бы точно ответить от чего – от холода, волнения или от страха.

      Майк снял пиджак и накрыл её плечи. И как ему удавалось не изжариться днём в такую жару в плотном твидовом пиджаке? Хотя сейчас Мария была ему очень рада и благодарна.

      Они стояли молча в темноте, едва касаясь друг друга плечами, над могилой её бабушки.

      Ночное кладбище было тихо и молчаливо. Она уже по дороге в такси пожалела о пункте их назначения, но Майк, в отличие от водителя, с ледяным спокойствием выслушал названный ею адрес и сказал «Поехали», когда таксист в очередной раз переспросил. Кладбищ в городской черте было немало, но это считалось одним из самых тихих, маленьких и уединённых.

      Мария по дороге молилась, чтобы ворота были закрыты. Но они оказались притворенными без навешенного замка. Почему-то она оглянулась на улицу за оградой, ищя глазами чёрный столб резного уличного фонаря, который она так отчётливо видела уже два раза во сне. Ей вдруг подумалось, что этот фонарь обязательно должен был стоять у кладбища.

      Могила её бабушки была красиво убрана – низенькая резная ограда, вымощенное камнем пространство, большие