Ночь после выпуска (сборник). Владимир Тендряков

Я из тебя человека сделаю!

      И Дюшка насторожился. Он сидел, молчал, слушал, внимательно слушал. Последние слова отца – «человеком сделаю» – напомнили ему слова матери: «Наш отец любит ковать счастье несчастным на их головах. Не заметит, как человека в землю вобьет от усердия». Как бы нечаянно отец не вбил в землю Минькиного отца.

      – К делу тебя приспособлю. Наше дело грубое, древесное, славы не отваливает, зато жить дает. Я тебя суну туда, где некогда будет в мечтаниях парить – шевелись давай! Я и с женой твоей по-крупному по говорю…

      – Только не это, Федор Андреевич!

      – Молчи уж! Право слова потерял!

      – Не трогайте ее, Федор Андреевич!

      – Не бойсь, плохого не сделаю!

      – Пап! – подал голос Дюшка.

      – Э-э, да ты тут! Ты еще не спишь?

      – Пап! Тебя просят – не делай!

      – А ну спать! Здесь разговоры взрослые, не твоего ума дело!

      – Я лягу, пап, только слушай, когда просят. Ты и с мамкой так – она просит, ты не слышишь.

      – Ты что? Просит – не слышу. Не приснилось ли?

      – А помнишь, мамка жаловалась, что ты ей всего-навсего один раз цветы подарил?.. Это ж она – что!.. А ты не понял.

      Негодование – вот-вот взорвется! – затем досада, остывающее недовольство, наконец смущение – радугой по отцовскому лицу.

      – Ладно, Дюшка, ложись. Мы тут без тебя решим, – сказал отец.

      Дюшка поднялся, подошел к Богатову:

      – Если Миньке еще кровь нужна будет, тогда я дам.

      – Хороший у вас сын, Федор Андреевич.

      – Минька лучше меня, – убежденно возразил Дюшка.

      Раздеваясь в соседней комнате, Дюшка видел в раскрытую дверь, как его отец сел напротив Богатова, положил ему на колено руку, заговорил без напора, деловито:

      – Мне крановщики нужны. Работа непростая, но платят прилично. Учиться тебя пошлю на курсы, три месяца – и лезь в будку. А то ходишь, шаришь, себя ищешь…

      Отец все-таки хотел сделать несчастного Никиту Богатова счастливым – сразу, не сходя с места.

      Дюшка еще не успел уснуть, когда отец, проводив гостя, подошел, склонился, зашептал:

      – Слушай: мне сейчас нужно уехать. Не откладывая! Спи, значит, один. А я утречком постараюсь поспеть до прихода матери.

      Но мать пришла раньше.

      Дюшка проснулся оттого, что услышал в соседней комнате ее тихие шаги, ежеутренние, уютные шаги, опрокидывающие назад время, заставляющие Дюшку чувствовать себя совсем-совсем маленьким.

      Он выскользнул из-под одеяла:

      – Мама!

      Мать еще не сняла кофты, ходила вокруг стола, не прибранного после вчерашнего чаепития двух отцов и Дюшки.

      – Мама! Как?..

      У матери бледное и томное лицо – обычное, какое всегда бывает после ночных дежурств. Не видно по нему, что она отдала свою кровь.

      – Как, мама?

      – Все хорошо, сынок. Опасности нет.

      – А была опасность?

      – Была.

      – Очень большая?

      – Бывает и больше… Где отец?

      – Он уехал, мам. Еще вечером.

      – Куда это?

      – Не