Похороните меня за плинтусом. Павел Санаев

Так издеваться! Так кровь из человека пить! Матери твоей сколько талдычила: «Учись, будь независимой», сколько тебе талдычу – все впустую… Такой же будешь, как она. Таким же дерьмом зависимым. Ты будешь учиться, ненавистный подлец, ты будешь учиться, будешь учиться?!!! – закричала вдруг бабушка во весь голос и, отбросив в сторону бритву, схватила ножницы, которыми я вырезал заданную на уроке труда аппликацию.

      – Ты будешь заниматься?! – кричала бабушка, втыкая на каждое слово ножницы в парту. – Заниматься будешь?! Учиться будешь?!!!

      Ножницы оставляли на парте глубокие рваные выемки.

      – Учиться, будешь?! Заниматься будешь?!

      Я дрожал, стоя возле бабушки, и не смел не только убежать, но даже отвести от нее взгляд.

      – Будешь заниматься?! Будешь учиться?! А-а!.. А-ах… а-агх-аха-ха!.. А-а! – зарыдала вдруг бабушка и, выронив ножницы, схватилась руками за лицо.

      – А-ах… а-а-а! – кричала она и, продолжая кричать, начала корябать лицо ногтями.

      Показалась кровь. Я словно прирос к полу и не знал, что делать. Меня охватил ужас. Я думал, что бабушка сошла с ума.

      – Ах-ах-а-аа! – корябала лицо бабушка. – А-ах! – вскрикнула она как-то особенно пронзительно, ударилась головой о парту и начала сползать со стула.

      – Бабонька, что с тобой?! – закричал я.

      – Ах… – тихо и невнятно простонала бабушка.

      – Баба, что ты… Что с тобой?! Чем тебе помочь?

      – Уйди… мальчик… – с трудом проговорила бабушка, делая ударение на последнем слове.

      – Баба, что делать? Тебе нужно какое-нибудь лекарство… Баба!

      – Уйди, мальчик, я не знаю тебя… Я не бабушка, у меня нет внука.

      – Баба, да это же я! Я, Саша!

      – Мальчик, я… не знаю тебя, – приподнимаясь на локте и всматриваясь в мое лицо, сказала бабушка. Потом, убедившись, видимо, что я действительно незнаком ей, она снова откинулась назад, запрокинула голову и захрипела.

      – Баба, что делать?! Вызвать врача?

      – Не надо врача… мальчик… Вызывай его себе…

      Я склонился над бабушкой. Она посмотрела вверх словно сквозь меня и сказала:

      – Белый потолок… Белый, белый…

      – Баба! Бабонька! Ты что, совсем меня не видишь? Очнись! Что с тобой?!!!

      – Довел до ручки, вот со мной что! – ответила бабушка и вдруг неожиданно легко встала. – Учишься из-под палки, изводишь до смерти. Ничего, тебе мои слезы боком вылезут. «Румяняняной…» – передразнила она. – Болван.

      Исправив бритвой ошибку, бабушка стянула резинкой растрепавшиеся волосы и пошла смывать с царапин на лице кровь. Я, ничего не соображая, сел за парту.

      – Господи! – послышался вдруг из ванной плач. – Ведь есть же на свете дети! В музыкальных школах учатся, спортом занимаются, не гниют, как эта падаль. Зачем ты, Господи, на шею мою крестягу такую тяжкую повесил?! За какие грехи? За Алешеньку? Был золото мальчик, была бы опора на старости! Так не моя в том вина… Нет, моя! Сука я! Не надо было предателя слушать! Не надо было уезжать! И курву эту рожать нельзя было! Прости, Господи! Прости, грешную! Прости, но дай мне