Внуковедение – не наука, а опыт любви. Елена Росяева

ради карьеры ТОП-менеджера крупной иностранной корпорации. Отец внука проживал уже в другой семье, устав от ребенка. Хватило его всего на четыре месяца… Так мы и зажили в двух домах на восьми сотках нашей дачи.

      Я видела своего отца в осознанной жизни один раз в конце 10-го класса.

      Миша за 11 лет своей жизни получил от жизни больше… Примерно раз в год встречи на день рождения.

      Все, что мог дать Мише мужчина, ему дал дед.

      Интересно, что внук вспомнит о нас спустя 60 лет?..

      А дальше было вот что…

      Итак, я отвлеклась от момента рождения уже слишком далеко.

      Где мы жили тогда, я не помню, но знаю по рассказам бабушки. Первые воспоминания о доме у меня остались в виде смешных ощущений какой-то игры с мужчиной. Сидела очень высоко, боялась, и мне было щемяще весело!

      Когда с бабушкой я обсудила это событие, она сказала, что это играл так со мной дедушка. В нашей одной комнате в коммуналке мы делали ремонт, а мебель вынесли в коридор, нагромоздили по стене почти до потолка. Дедушка запихивал меня высоко на матрасы! Именно это ощущение восторга я вспомнила, когда бабушка рассказала мне это в первый раз. А сейчас помню уже только свой пересказ.

      Ощущение ушло. Осталась память о событии.

      Бабушка уверяла меня, что дед любил меня безумно! Хотя сам факт беременности мамы без официального статуса жены осуждал. Бабушке пришлось самой исправлять пошатнувшиеся отношения в семье. Какой силы бури носились тогда в атмосфере семьи, история умалчивает…

      В детстве я не помню разговоров о папе и дедушке, который умер в мои три с половиной года. Видимо, от меня факт похорон скрыли тогда. Дедушка не перенес операции по удалению рака, и хоронили его из больницы, в которой он работал. Только венок стоял дома в день похорон. Говорят, я совсем маленькая, плясала возле таких необычных цветов, бормоча: «Ах, какой красивый гроб…» Видимо, слово «гроб» как-то зацепилось за ухо из разговора взрослых… А бабушка плакала, пряча от меня слезы, тяжело переживая всю абсурдность ситуации…

      Много лет спустя она поведала мне об этом. В 1957 году ей было всего 56 лет… И следующие 25 лет жизни она прожила вдовой, посвятив себя внукам, мне и младшему братику, названному в честь дедушки – Андреем.

      На той коммунальной квартире я смутно помню Таню-Матаню, которую боялась из-за крикливого голоса и носа крючком, как у Бабы Яги в моей книжке. Соседка Матаня жила вдвоем с незамужней дочерью, возраста моей мамы. И мое детское озорное присутствие, вероятно, их злило и раздражало. Думаю, что в те послевоенные годы непросто было создать семью, а родить ребенка без мужа осуждалось… Зависть и безысходность рождали раздражение решительностью моей мамы.

      Почему я именно это помню, хоть и слабо? Наверно, меня все время просили не шуметь или что-то в этом духе, и грозили этой старой теткой. Может быть, именно поэтому во мне до сих пор есть эдакое «неудобство», оглядываться, чтобы не дай бог не причинить беспокойства