Здравствуй, Мурка, и прощай!. Владимир Колычев

В вашей памяти?! Ша! Ты чо несешь? В какой памяти? Он что, умер?

      – А разве нет? Э-э, так ты что, не в курсах? – сошел с лица Капрон.

      И Марине стало не по себе. Как будто в груди что-то лопнуло и растеклось по крови замораживающим холодом.

      Каким бы ни был ее отец, она любила его. Так же, как и мать. Ни матери нет, ни отца. Больно...

      – Извини, я думал, ты знаешь. Полгода прошло.

      – Никто не сообщил. Он перестал писать. Я думала, его куда-то перевели. А оно вот как. Умер...

      – Туберкулез. Надо бы помянуть батю твоего...

      – Да, надо бы, – кивнула она.

      – Можно в кабак сходить.

      – Да, наверное... Только не сегодня... Давай завтра... Извини...

      Марина рассеянно помахала Капрону рукой на прощание. И, спотыкаясь, побрела к дому.

      С порога нарвалась на тетушку. Настроение у той самое решительное.

      – Марина, нам нужно поговорить!

      – Может, завтра... Плохо мне...

      – Ты не беременна? – с плохо скрытым сарказмом спросила тетка.

      – Слишком грешна я для непорочного зачатия.

      – При чем здесь непорочное зачатие?

      – Притом... Короче, я не беременна. И венерических заболеваний не имею. Да, с мужчинами гуляю. Но держу их на коротком поводке. Пока получается...

      – Марина, да о тебе весь двор говорит! Пальцем показывают.

      – Показывают, – кивнула она. – Вона, глядите, шалава пошла. А мне поровну, что про меня говорят.

      – А я со стыда готова сгореть, когда мне про тебя говорят...

      – Потому что я на виду, потому и говорят. А с глаз долой – с языка вон. Я квартиру сниму, отдельно жить буду. Решено.

      – Как это отдельно?! – опешила тетушка.

      – Я уже совершеннолетняя. Деньги есть.

      – Откуда у тебя деньги?

      – Я же тебе говорила, ко мне сватается директор одного очень крупного универмага. Одевает, на карманные расходы дает. А я ему не даю... Кто мне поверит?! А мне все равно, верят мне или нет. Лишь бы я сама себе верила.

      – Марина, остановись. Ни до чего хорошего тебя твои «женихи» не доведут.

      – Я понимаю тебя, тетя. Соседи пальцами на меня тыкают. Тебе стыдно. Но я перееду.

      – Марина, так нельзя. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Непутевая ты. Такая же, как твой отец. Как твоя мать. Но я тебя люблю. Как дочь ты мне...

      – А ты мне как мать...

      Марина не выдержала. Дала волю чувствам. Всхлипнула, подошла к тетке, обняла ее.

      – Отец умер, – сквозь слезы сказала она.

      И разрыдалась.

* * *

      А утром она отправилась в Лукарск... Тетка у нее хоть и вредная, но хорошая. Но жить им лучше по отдельности. Но поблизости друг от друга.

      Лукарск – не Москва и не Ленинград. Но новый микрорайон, где Марина нашла квартиру, поразительно напоминал многоэтажные застройки из «Иронии судьбы...». Типовые дома, рынки, магазины...

      Квартира двухкомнатная. С мебелью. Хозяева на пять лет на Север завербовались. Семьдесят рублей в месяц, и за год вперед. Марина такие деньги за час-два могла заработать, если охота удачная.

      Она могла бы жить и в Москве. «Добрые дяденьки» предлагали ей съемные