Мамка. Игорь Кожухов

общем, Мишенька, всё в норме. К твоей инвалидности никто не придерётся, всё у тебя по закону.

      Тот громко отвечал:

      – Ну, спасибо тебе, Олегович, помог. Так что говоришь, мышца у меня в ноге сохнет? А? – и он громко захохотал. Маленький суетился, улыбаясь и потирая руки.

      – Конечно, деньги не большие, но льготы хорошие, а деньги всегда пригодятся…

      – Да, деньги я тебе отдавать буду, мне корочка нужна для дел. – И здоровяк опять засмеялся.

      – В общем, Олегович, «будешь у нас на Колыме» – пьём коньяк, жрём шашлык! Хорошо? – маленький хихикал и кивал лысой головой. Здоровяк сел в недалеко стоявший роскошный автомобиль и, прогудев, уехал.

      Маленький постоял ещё, оглядываясь по сторонам, потирая руки и внимательно поглядывая на них. Затем зачем-то понюхал правую и, громко хмыкнув, вошёл в дверь, перед этим тщательно вытерев ноги. Посмотрев на часы, Пашка подошёл к заветным дверям.

      «Буду здесь стоять, а то набегут сейчас инвалиды! – он засмеялся мыслям. – Всё хорошо.»

      Пашка был в очереди самый первый. Но, когда услышал из кабинета «очередной, входите», вдруг засомневался и пропустил вперёд пожилую женщину, которая громко ругала власть, не дающую ей инвалидность, хотя она всю жизнь «корячилась» на стройке, да ещё, как оказалось, зря. Она всё время спрашивала его с издёвкой:

      – А ты-то чего? Ведь молодой и морда нормальная, и не хромаешь, а туда же…

      Как назло, позади его все оказались пожилыми претендентами на инвалидность, и за него никто не заступился.

      Минут через двадцать женщина выскочила, радостная, словно выиграла в лотерею очень много денег. Мужик, который был за нею в очереди, поднялся и пошёл в кабинет. Пашка сказал, что его очередь, но мужик, не слушая его,

      спокойно зашел и закрыл дверь.

      – Моя очередь будет, ладно? Я же пропустил женщину, а мужик сам прошёл. – Пашка встал и подошёл к двери.

      Здесь вообще стал чувствовать себя, как, наверное, лошадь на продаже. На него все стали оценивающе смотреть, только что зубы показать не просили. За время, которое мужик был в кабинете, Пашка взмок. Через полчаса он всё-таки вошёл.

      Маленький кабинет с ширмочкой. Слева сидит женщина лет сорока, тёмная, в чёрных роговых очках, с большой родинкой между верхней губой и носом. Прямо – тот самый лысый мужик, которого он видел утром около больницы. Справа – ещё одна женщина, прямая и дородная, возвышающаяся над столом, как гора. Эта смотрит прямо, на пальце теребит толстое кольцо и тихонько мычит.

      Пашка назвал фамилию. Чёрненькая быстро нашла пачку его документов и, начав листать, стала невнятно торопливо читать.

      – Когда упал, трезвый был. – Мужик, приподняв плечи, был похож на орла, – и что, действительно, одиннадцать дней был без сознания? – Пашке было стыдно, он ведь был выпивший тогда, но ответил утверждающе.

      – А как же ты выжил? – чёрная с недоверием шевелила бумажки, – может, и не так всё страшно было?

      Пашка совсем потерялся. Помолчав, ответил, стараясь