Прощание с Матерой. Валентин Распутин

курить, а у меня кончились.

      Кузьма приподнимается, нащупывает на металлической сетке у стены папиросы. Тычет их парню. Тот стонет:

      – Во-о-от хорошо. А то думал, пропаду.

      Кузьме больше спать не хочется. Он слезает вслед за парнем вниз. Старуха от шорохов просыпается, вглядываясь, приподнимает голову.

      – Спи, спи, бабуся, свои, – шепчет парень.

      Они выходят в коридор. Здесь никого нет, стоит сонный, уютный для ночи полумрак. Чуть покачиваются на окнах, закрывая темноту, розовые занавески, чуть подрагивает под ковром пол.

      Закуривают. Стоят друг против друга у окна и курят: парень торопливо, шумно вздыхая от удовольствия, Кузьма – привычно и спокойно. Дым ползет по коридору в хвост вагона и там, покрутившись, теряется.

      Парень, утолив первый, сосущий голод, курит спокойнее. Спрашивает у Кузьмы:

      – Ты ничего, что я тебя поднял?

      – Да я почти и не спал. Так, дремал.

      – Чего это?

      – Днем, что ли, выспался. Теперь уж скоро приеду.

      – А-а. А я завсегда с похмелья плохо сплю.

      Потом, поглядывая сбоку, он с нарочитым равнодушием говорит:

      – А забавные эти старик со старухой. Ты заметил?

      – Ага.

      – Они что, правда такие или притворяются?

      – По-моему, правда такие. Люди всякие бывают.

      – Сюсюкает: Сережа, Сережа. По головке его гладит. И он тоже терпит, будто так и надо. Я бы со стыда умер – да еще на людях.

      – Они, видно, всегда так.

      – Врет он, что не бегал от нее.

      – Кто его знает? Может, и не врет. По-моему, не врет.

      – А она правда верит. По ней самой видать. Заметил?

      – Ага.

      – А когда верит, и сама не побежит. Всю войну, поди, ждала. Это ж подумать надо!

      Парень останавливается, не курит. Задумчиво жует свои губы. Добавляет:

      – За это орден надо было давать. Придумали бы такой орден, специально для баб.

      Проводница, услышав голоса, выходит из своей комнатушки, идет к ним. Молча останавливается рядом и смотрит.

      – Курим, – говорит ей парень.

      – Другого места не нашли, где курить.

      – Ты уж скорей кричать. Какие все же вы! Вон бери пример, здесь старуха одна едет, она за всю жизнь ни разу на своего старика не крикнула. А вы чуть чего – и гавкать. Вот народ! Почему раньше женщины не такие были?

      – Ты вот пооскорбляй меня…

      – Да кто тебя оскорбляет? Нужна ты мне! Я тебе втолковываю.

      Парень и правда говорит не оскорбительным, а скорее обиженным, жалующимся тоном человека, который много натерпелся. И проводница, подумав, уходит. Парень закуривает вторую папиросу и в задумчивости приваливается к стене. Кузьма, спохватившись, догоняет проводницу и спрашивает, сколько осталось до города. Всего три часа. Теперь уж не стоит и ложиться. Кузьма неторопливо возвращается к парню.

      Парень смотрит куда-то рядом с Кузьмой и говорит:

      – У меня баба вообще-то ничего была. А вот жизнь не получилась.

      – Сам, наверное, виноват.

      – Как