Прощание с Матерой. Валентин Распутин

можно и выпить, а сейчас не надо. Я знаю, у тебя сейчас каждая копейка на счету. Совесть надо иметь. Мы друг другу так помогать должны, без выгоды. Как русские князья объединялись в старину против половцев, так и мы должны объединиться против несчастья. Твоя беда – это знаешь что? Это половцы, половецкое войско. Помнишь из истории? Против них мы, как русские князья, сходимся все вместе. Теперь нас попробуй тронь. Нас много, мы просто так не дадимся. А, Кузьма? Правильно?

      – Правильно, – засмеялся Кузьма. – Смотри, как ты рассудил! – И еще раз засмеялся.

      Из комнаты высунулся Витька, глядя на них, радостно улыбался.

      – Правильно, Витька? – крикнул ему Евгений Николаевич. – Проходили вы про половцев?

      – Правильно. Я книжку про них читал.

      – Ну и как? Похоже?

      – Похоже.

      – Вот видишь, кое-что понимает, значит, у вас директор?

      Витька, застеснявшись, исчез. Евгений Николаевич от чего-то вздохнул, хотя по лицу его было видно, что он полностью доволен собой, и поднялся.

      – Идти надо. Эти половцы нам тоже нелегко обходятся. Устал я сегодня. Пойду спать.

      – Задал я тебе работу, Евгений Николаевич.

      – Ничего, ничего. Я тебя не упрекаю. Надо было – сделал. Свои люди. В другой раз ты для меня сделаешь. С людьми жить – человеком надо быть. Иначе тебя уважать не будут. Правильно я говорю?

      – Это правильно.

      – Вот видишь. – Евгений Николаевич осмотрелся. – Мария-то болеет, что ли?

      Кузьма не знал, где Мария, но на всякий случай сказал:

      – Болеет.

      – Что с ней?

      – Голова болит.

      – А, ну это не страшно.

      У порога Евгений Николаевич негромко спросил:

      – Как там у тебя – обещают ссуду-то?

      – Обещают.

      – Ага. Ну, когда дадут, тогда и расплатишься. Я тебя торопить не буду. Я знаю, ты человек надежный, за тобой не пропадет. Ну, я пошел.

      Мария сидела на кровати и, положив себе на колени старый, с обтрепанными углами альбом, рассматривала фотографии. Когда Кузьма подошел, она смотрела на себя, какой была лет тридцать назад: с тяжелой косой, перекинутой по тогдашней моде через плечо, с круглым толстощеким лицом – невеста невестой, нерожавшая, нестрадавшая, плакавшая только детскими, пустячными слезами. Ничего еще тогда она не знала о себе, кроме имени, кроме того, что родилась и выросла в этой деревне и теперь будет жить дальше. Не знала о войне, о своих ребятишках, о магазине, о недостаче, думала, что для всяких бед и страданий на свете слишком много людей, чтобы все эти напасти могли выбрать ее, деревенскую, незаметную, гнала от себя мысли о том, что жизнь будет трудной, со слезами и горем. И теперь, страдая, она любовалась собой – той, которая ничего не знала, завидовала ей и навеки прощалась с ней. Раньше за всем тем, что было в жизни, некогда было попрощаться, а сейчас вот нашлось время, она села и поняла, что ничего в ней не осталось от той девчонки, ничего, кроме имени и воспоминаний, все остальное, как на войне, пропало без вести. О завтрашнем дне страшно было подумать.

      Кузьма подошел и сказал:

      – Сегодня хорошо