Красная Книга. Ингвар Нинсон

поворошил угли клеймом. Листочек занялся. На мгновение стало светлее. Ингвар приказал себе успокоиться, когда понял, что паника душит его, не даёт ни раскрыть рта, ни пошевелить языком.

      Нет. Это не паника.

      Язык лежал во рту, как мёртвый.

      Ещё тёплый. Но уже неподвижный.

      Костистый достал большую деревянную флягу и поморщился, понюхав содержимое. Приложился. Сдержанно выдохнул. Воду так не пьют. Привычно напомнил:

      – Отвязать его не забудь.

      – Да помню я, – буркнул Мясник, – тут просто цепочку заело.

      Однако после этих слов перестал копошиться вне поля зрения Ингвара и принялся отстёгивать пленника. Зашуршали завязки ремня на шее. Удалось проглотить колючую слюну. Упал сдавливающий грудь ремень. Удалось сделать всхлипывающий вдох. Раскрылись пряжки ремня на щиколотках. Удалось пошевелить затёкшими ногами.

      Мясник не стал освобождать руки Великана. Кажется, он думал, что жертва ещё сможет оказать сопротивление.

      «Правильно-правильно. Я тебя ещё удивлю», – мысленно пообещал Ингвар, распалённый тем, сколь многое уже удалось.

      В маленьком замке барона Шелли он поднаторел в самых разных работах. Верный человек, с книгой в руках приставленный к отпрыскам барона, должен был уметь постоять и за себя, и за своих подопечных. Ингвар сопровождал письма, которые не должны были попасть в руки барона Финна, негодяя, чьи владения начинались за межой. Приходилось ему выполнять и иные деликатные поручения. Потому барон Шелли самолично обучил Великана борицу.

      Пустая бравада!

      Это стало ясно, когда палач показал здоровенный мясницкий крюк. Самый кончик рыболовного крюка отогнут, как гарпун, чтобы не дать добыче соскочить. А у мясницкого нет никаких зазубрин, чтобы туша легче снималась.

      – Руки ему не нужны будут? – буднично спросил Мясник, протирая крюк.

      Покрытая коричневыми разводами ветошь, которой он очищал орудие, пахла затхлой кровью и больше подходила для нанесения яда на лезвие, чем для чистки.

      Ингвара била дрожь.

      «Ах ты, жалкое трусливое травоядное, – обругал Нинсон сам себя. – Успокойся!»

      – Не-е… – протянул Костистый. – Раз ерепенится и не отвечает нормально, раз хочет оставить меня с незаполненным листком, то и руки ему не нужны!

      Показное равнодушие и нелепое упоминание листка.

      «Это же явно игра на публику, – подумал Ингвар. – Чтобы я понял, что тут всё всерьёз. Я уже понял! Срочно! Соберись! Язык, давай, оживай! Моё имя Ингвар Нинсон!»

      На миг показалось, что он сейчас сможет заговорить.

      Но Мясник уже собрал в горсть длинные волосы Ингвара и без рывка наклонил его голову вперёд, чуть ли не к коленям, насколько это позволял большой живот пленника и пристёгнутые к подлокотникам предплечья. Спина стала открытой.

      Мясник пробил её крюком поблизости от левой лопатки.

      Боль была такая страшная, что Ингвар ухнул в неё с головой, как в прорубь.

      Сначала окатил босые ноги волной