Аэропорт. Михаил Евгеньевич Московец

но ощущения во время поцелуя – нет.

      – Вы правы.

      – Также ты можешь вообразить, как после этого мы гуляли каждый вечер, пока через пару дней она не спросила, хочу ли я зайти.

      – Сама?

      – Да, я был уверен, что она спросит, поэтому не торопил события.

      – И потом вы переспали.

      – Это слишком грубое слово, чтобы описывать чувства.

      – Занялись сексом?

      – Тоже грубовато.

      – Я понимаю, но слова всегда звучат вульгарнее.

      – Это да. Главное – что ты меня понял, – и он залпом выпил застоявшийся виски. – А вскоре моя неделя кончилась, и я улетел в Москву.

      – Снова резкий переход.

      – Представь, что оставшиеся дни мы проводили так же, как и предыдущие.

      – Насыщенно.

      – Я обещал прилетать – и каждые два месяца летал к ней на неделю. Такая поездка была своего рода подзарядкой для меня – я набирался сил и мог работать сутками. В августе я взял месячный отпуск, прилетел в Милан и увез ее в Римини – это на западе страны, недалеко от Флоренции.

      – Знаю, бывал в детстве.

      – Там я понял, что так дальше продолжаться не может: короткие поездки маловаты для сильных чувств. Мы славно проводили время, но и я, и она ощущали что-то большее. За одним из ужинов она сказала, что нельзя строить близкие отношения на расстоянии, и я согласился. Я пообещал, что вернусь и улажу все свои дела, дабы они минимально нуждались в моем участии, а после – прилечу к ней навсегда; к тому же жизнь мегаполиса меня сильно утомила. Однако улаживание затянулось до октября – и только сейчас я возвращаюсь к любимой. Сегодня утром я набрал ей и сообщил, что жду в восемь часов в нашем ресторане – там все и разрешится.

      – Безумно рад за вас.

      – Благодарю.

      – Значит, станете иммигрантом?

      – Вероятно.

      – Будет очень приятно встретиться с вами двумя в самом Милане.

      – Пожалуйста, как только разрешатся наши дела. Думаю, и Юля будет рада повстречать еще одного представителя русского народа.

      Сзади послышались споры; один голос то возвышался до фальцета, то принижался до басового шепота.

      Двое сидящих озадаченно обернулись: стеклянные двери еще не распахнулись, и сквозь матовое стекло были видны только многочисленные взмахи руками. Затем двери раскрылись – и вошла дама, лет под пятьдесят, спорящая с работниками зала на русско-английском, а те ей отвечали на итальянском английском. Очевидно, они друг друга мало понимали и от этого раззадоривались все сильнее.

      – Интересно, когда они поймут, что их спор несет в себе не больше смысла, чем этот огурец? – усмехнулся Борис.

      – Такие споры могут длиться вечно.

      Дама истинно по-женски подняла руку, предотвращая дальнейшие препирательства с итальянской стороны, и толпа преследующих ее молодых работников замерла от неожиданности. Только женщины умеют правильно делать этот жест: мужчинам он неподвластен.

      Дама попутно огляделась