Люба Украина. Долгий путь к себе. Владислав Бахревский

служил на благо шляхте, потому что самому кусок с того стола неправого перепадал. Не больно жирный кусок, но его хватало, чтоб глаза поросячьим жирком затягивало, чтоб уши крика народного не слышали. А вот теперь, когда сунули между дверьми и прищемили хвост, в колечко загнутый, вспомнил о народе. Сам-то за себя постоять не сумел. И одна теперь надежда – на свой народ… Его еще поднять нужно. Так ведь и поднимется! Ясновельможные паны мне тут в помощь еще один налог придумали. Слушай меня, Гунцель, слушай! Не раз еще в Варшаве поперхнутся, меня вспоминая. Сенаторы! Чего им сотник? Посмеялись над бедой и забыли. А я гвоздем пришибу их память к своему кресту. Они меня и в десятом поколении помнить будут. Был я – букашкой, сотником, а теперь я и вовсе растворюсь, стану безымянной бучей. Ты веришь мне, Гунцель, друг мой? Довольно я дрожал за свою благополучную жизнь, за суконный кунтуш, за сытый стол. Да положа руку на сердце, скажи, стоило ли ради этого небо коптить? Вот увидишь, Гунцель, я проживу другую жизнь. Может, и короткую, но не ради своего брюха. И уж в ней будет больше проку, чем в тех пятидесяти двух, которые я успел проскрипеть.

      Богдан допил последние крохи воды и замолчал.

      – Выговорился, Зиновий? Теперь уснешь.

      – Усну, – согласился Богдан. – Крепко усну.

      7

      Он увидел свечу. Ее несли к нему то ли по какому-то бесконечному коридору, то ли поднимали снизу, из бездны колодца. Он следил за свечой не двигаясь. Даже радовался, что свеча далеко, знал – надо успеть набраться сил. Свинцовая тяжесть не уходила из тела, и он заранее горевал, что свеча приблизится и поднимет его, когда он не успеет вылежаться до утренней бодрости.

      Свеча подошла.

      – Зиновий! Вставай, Зиновий!

      – Но разве утро? – спросил Богдан ровным голосом, притворяясь, что проснулся.

      – Зиновий, проснись! Тебя ожидает король!

      – Король? – Богдан сел.

      – Скорее, за тобой прислали экипаж! – шепотом сказал Гунцель.

      Богдан отер ладонями лицо. Встал.

      В карете уже сидел кто-то.

      – Здравствуйте, пан Хмельницкий!

      – Здравствуйте! – ответил сотник, хватаясь за сиденье: лошади рванули дружно и рьяно.

      – Вы меня, наверное, не знаете. Я редко бываю в Польше. Я – брат его величества, Ян Казимир.

      – Ваше высочество, за что мне такая честь?! – изумился Богдан.

      – За вас ходатайствовал пан Адам Кисель. Его величество знает вас и ценит.

      – Его величество присутствовал во время суда, в котором я проиграл, – обронил Богдан.

      – Участь короля Речи Посполитой – горькая участь, – сказал Ян Казимир. – Вы знаете, какую клятву дает король шляхте, вступая на престол? Каждый ее пункт унизителен. Король клянется не присваивать коронных имений, он должен жить на доходы с одних только поместий для королевских особ. Он не смеет покупать для себя и клянется не иметь в Речи Посполитой ни одной пяди земли. Без согласия сейма королю не позволено набирать войска. Он не имеет права взять под стражу шляхтича ни за какие преступления, если минует по совершению