Люба Украина. Долгий путь к себе. Владислав Бахревский

гетмана коронного? Если человек назван вторым, нет у него никакой возможности хоть когда-нибудь стать первым, и польный гетман возненавидел гетмана коронного. Враждовать в открытую с Потоцким – все равно что подписать себе смертный приговор, но вот строить великому гетману пакости было за обычай у польных гетманов, и Мартын Калиновский выжимал из этой привилегии все, что мог. На всех врагов желчи, однако, не хватало, и польный гетман прощал своих старых обидчиков и сам просил у них снисхождения.

      Вспоминая вчерашнюю лихую пирушку, его преосвященство корил себя за излишества и жадность к питию. Сам у себя отнял еще один приятный день, ибо сегодня он мог бы наслаждаться новым застольем, а вместо этого лежит пластом.

      Пришли и доложили, что просит нижайше принять чигиринский подстароста пан Чаплинский.

      Епископ слабо отмахнулся, но слуга, видимо получивший хорошую мзду, не уходил.

      – Потом… завтра, – прошептал его преосвященство и махнул на слугу рукой, уже в сердцах, чтоб поскорее избавить себя от муки шевелить ноющими мозгами.

      – Может, таз принести? – намекнул наглый слуга.

      – Фу! – дунул епископ.

      Слуга исчез.

      Постанывая от жалости к самому себе, его преосвященство дотянулся до кувшина, выпил несколько глотков, и боль оставила его на мгновение. Он лег на подушки, прислушиваясь к нутру и наверняка зная, что тошнота и головокружение скоро опять примутся за него.

      Дверь отворилась, и мерзавец-слуга доложил:

      – Приехала пани, говорит, что вы обязательно ее примете.

      – Но я не могу! – печально сказал Савва Турлецкий.

      – Она просила напомнить вашему преосвященству о похоронах пегой кобылы.

      – Вот оно что… – Глаза епископа блеснули и тотчас сделались жалобными. – Неси таз, скот надоедливый!

      3

      Страдающие темные глаза, бледное чело, безвольно сложенные губы – лицо человека, охваченного мировой скорбью. Его преосвященство стоял у зеркала и старательно жевал орешки, отбивающие запах винного перегара.

      – Зовите… ее! – сказал он.

      Да, это была она, пани Ирена Деревинская.

      Он благословил ее и только потом позволил себе поглядеть на просительницу мирскими оценивающими глазами. Забота придала быстрым глазкам пани Ирены неподступную строгость и волнующую глубину. Его преосвященство был очарован. Он испытывал облегчение от одного только сознания, что унижения, пережитые им на полях пани Мыльской, стоили того.

      Пани Ирена хмурила лобик, признав негодными вдруг все слова, которые она заготовила для объяснения своего визита.

      – Позвольте пригласить вас к моей трапезе! – выручил красавицу епископ, чувствуя себя героем; от одного воспоминания о питье и еде мутило.

      Севши за стол, его преосвященство хватил водки, обомлел от гадкого вкуса, содрогнулся от омерзения к самому себе и – родился заново.

      – Разрешите мне удалиться на несколько минут, –