Гробница судьбы. Том Харпер

Германия, ну и, конечно, Франция. Иногда они приезжают в Лондон, но обычно предпочитают, чтобы мы ездили к ним.

      Элли лишь однажды выезжала за пределы Великобритании. Тогда ей было восемнадцать, она только что сдала экзамены. Полугодовых накоплений от работы по субботам хватило на неделю в испанском хостеле, пропахшем канализационными стоками.

      – Естественно, мы обеспечиваем максимально возможный комфорт – бизнес-класс и хорошие отели.

      – Я уверена…

      Бланшар прервал ее взмахом серебряного ножа.

      – Элли, будем честны друг с другом. В большинстве случаев собеседование основывается на лжи. Кандидат лжет по поводу того, какой он замечательный и трудолюбивый, а представители компании лгут по поводу того, какое это счастье – работать на них и какую блестящую карьеру можно при этом сделать. Кончается все тем, что они держат его на бумажной работе до тех пор, пока он не ослепнет, а затем выставляют за порог.

      Элли молча слушала. Дым сигары Бланшара вызывал у нее головокружение.

      – У нас не так. Мы тщательно выбираем того, кто нам нужен, и, заполучив его, стараемся удержать. Для нас вы инвестиция – в потенциале стоящая миллионы. Как в случае с любой инвестицией, мы будем помогать вам, увеличивать вашу стоимость. Да, работа непроста. Будут долгие рабочие дни, а иногда и вечера, но можете мне поверить, это гораздо интереснее всего того, чем вам приходилось заниматься прежде. Вы будете лично общаться с могущественнейшими и умнейшими людьми в Европе, и они будут выслушивать вас. С уважением и благодарностью. Поскольку вы будете представлять банк «Монсальват», и поскольку они будут видеть в вас родственную душу. Как видим мы.

      Бланшар сцепил ладони и наклонился вперед, перегнувшись через стол.

      – Элли, мы очень хотим, чтобы вы работали у нас. Что нужно сделать, чтобы вас уговорить?

      Глава 2

Иль-де-Пеш, 1142 г.

      Мы плывем убивать графа дождливым утром. От капель дождя на ровной глади моря расходятся круги, наползая друг на друга и образуя замысловатые узоры. Наши плоские лодки скользят по воде, разрушая эту благородную вязь. Днище настолько тонкое, что я ощущаю под ним воду, как наездник может чувствовать лошадиную плоть через седло.

      Наши лодки чуть больше коракла[2]. В определенном смысле мы – пилигримы. Кожа головы зудит в том месте, где Малегант прошлой ночью выбрил мне своим охотничьим ножом ложную тонзуру. Там, где грубая шерсть рясы не натирает кожу, по ней бегают мурашки. Неделю назад мы раздели группу монахов, которых застигли врасплох на дороге вблизи Ренна. Швы впиваются в плечи: мы несколько шире среднего монаха. И к тому же под рясами у нас кольчуги.

      Над морем поднимается туман. Он обволакивает нас, пустой белый гобелен на стенах нашего мира. Эта бухта насчитывает три сотни островов, но все они скрыты от наших глаз. Погода для нас просто идеальна. Черные лодки на фоне темного моря будут почти невидимы для дозорных. И даже если они заметят нас, тетивы их луков уже размокли

2

Рыбачья лодка, сплетенная из ивняка и обтянутая кожей, в Ирландии и Уэльсе.