Сволочи. Владимир Кунин

от жуликов-интендантов, семейных трагедий, спекуляции и жестоких детских банд карманников, «домушников», малолетних налетчиков и несовершеннолетних убийц…

      По-южному темной, непроглядной ночью под негромкое журчание арыков мальчишка со шрамом через все лицо сидел на облучке казахской арбы с высокими бортами, которую тащил самый обыкновенный степной ишак.

      Арба была чуть ли не до половины загружена, и груз этот от посторонних глаз прикрывал брошенный сверху брезент.

      Пасть у ишака была замотана тряпьем. Он тряс головой, силясь сбросить с себя этот намордник, но мальчишка со шрамом огревал ишака длинным кнутом и тихо приговаривал:

      – Ну, ты, сука!.. Не дергайся, как свинья на веревке. Заложить всех хочешь, падла?! Вперед смотри, мудила…

      Ночь. Районное отделение милиции

      Портрет Сталина, военные плакаты сорок третьего, грубо сделанный электрический стенд со схемой охраняемых объектов районно-государственного значения этой окраины Алма-Аты – продовольственные склады, территория военного госпиталя, военкомат и особняк второго секретаря коммунистической партии Казахской ССР… Это мы узнаем из надписей под «объектами». Двое милиционеров спят на деревянных скамейках…

      Один дежурит у коммутатора и поглядывает на стенд – не замигает ли лампочка, не прозвучит ли тревожный сигнал…

      Кто-то набивает диск автомата ППШ патронами…

      Двое играют в нарды: здоровенный детина-казах, старшина милиции, и молоденький белобрысый русский паренек со скрюченной левой рукой. На пиджаке у него медаль «За отвагу» и нашивки ранений.

      Колчерукий ловко бросает кости, передвигает шашки, спрашивает детину-казаха:

      – А почему в госпитале осколок не вынули?

      – Близко у сердца. Нельзя трогать, помирать могу.

      – А с осколком не можешь?

      – Могу. Только когда сопсем старый буду. А тебе что говорили?

      Белобрысый помахал искалеченной рукой:

      – Сказали – через год разработается и можно будет опять на фронт…

      Ночь. Почти не освещенная окраинная улица Алма-Аты

      Тащит ишак арбу вдоль высокого саманного забора. Поверх забора – колючая проволока, тусклые фонари.

      За забором длинный глинобитный барак типа железнодорожного пакгауза. Запертые ворота выходят прямо на деревянную эстакаду. Для удобства разгрузки и погрузки с грузовиков…

      Ишак протаскивает арбу еще метров сорок мимо запертой проходной, мимо слабо освещенного щита с надписью: «Продсклад № 4 Наркомата Обороны и Наркомата Здравоохранения СССР. Вход только по пропускам с предъявлением накладных и удостоверения личности».

      Мальчишка со шрамом останавливает ишака у кучи мусора, сваленной прямо на землю у забора, и негромко говорит:

      – Станция Березайка… Кому надо – вылезай-ка!

      В арбе откидывается брезент, и оттуда выскакивают четверо.

      Один лет пятнадцати, в кепочке-восьмиклинке, в тельнике под рубашечкой. Коротенький пиджачок в талию, хромовые сапожки – гармошечкой с вывернутым