Корсары Таврики. Александра Девиль

мужественному лицу, заискрившись в темно-каштановых, почти черных волосах.

      С первой встречи, случившейся шесть лет назад, Донато показался Марине не таким, как прочие итальянцы, которых она видела на улицах Кафы. Глядя на него, она вспоминала статуи античных атлетов, что украшали главные площади города. Он был истинным римлянином по внешности и характеру; не только его стать и римский профиль, но также мужество и гордость несли на себе печать той древней породы, достоинство и величественность которой не исчезают в веках.

      И теперь, едва взглянув на него, Марина почувствовала, как замерло ее сердце от невольного восхищения, замерло – и тут же защемило от тоски, от боязни пережить разочарование.

      Она давно мысленно готовилась к встрече и разговору с Донато, но, когда он вошел в спальню, она позабыла все слова, лишь смотрела на него настороженным взглядом.

      Марина уже переоделась ко сну, была в ночной рубашке, поверх которой накинула легкий халат. Распущенные золотисто-русые волосы струились по ее плечам и груди, огонек свечи отражался в больших глазах цвета морской волны. Донато взглянул на нее – и невольно почувствовал стеснение в груди. Это была все та же Марина – прекрасная, нежная «морская дева», которую он встретил в Кафе шесть лет назад. И вместе с тем она была уже не та, что-то новое, затаенное появилось в ней – а может, причиной этой перемены были тяжкие сомнения, зародившиеся в его душе.

      Несколько мгновений они молчали, неподвижно глядя друг на друга, потом в тишине комнаты прозвучал высокий, ломкий от волнения голос Марины:

      – Что же ты задержался? Я ждала тебя неделю назад.

      – Ездил по поручению консула в Солхат, – угрюмо ответил Донато.

      – В Солхат? А может, в Кафе тебя что-то задержало? – едким тоном спросила Марина. – Может, тебе уже скучно проводить время в поместье, с женой? Конечно, ведь в кафинских тавернах есть женщины повеселее!

      Донато взглянул на нее с недоумением и гневом. Словно искры пробежали между супругами, которые в эту минуту пребывали на грани любви и ненависти. Донато шагнул вперед и глухим, тяжелым голосом произнес:

      – Обвиняешь меня в грехах, чтобы скрыть свои.

      Марина вздрогнула как от удара и, подскочив к мужу, заколотила кулаками по его плечам и груди.

      – Предатель, подлец, грязный распутник! – выкрикивала она сквозь злые слезы. – Я знаю, что ты спишь с Бандеккой, с этой трактирной девкой! Ненавижу тебя, ненавижу!..

      Донато схватил ее за руки и, толкнув на кровать, приказал:

      – Молчи, истеричка! Или ты хочешь, чтобы тебя услышали слуги?

      Он сделал такой жест, словно собирался ее ударить, и Марина, сжавшись в комок, вскрикнула:

      – Не смей меня трогать!

      – Не трону… все-таки ты ждешь ребенка, – хмуро сказал Донато и сел на скамью, тяжело переводя дыхание. – Но, по правде говоря, тебя бы следовало проучить. Хотя бы потому, что ты втайне от меня встречалась с Нероне Одерико.

      – Кто тебе сказал?.. – пробормотала она внезапно охрипшим