Пароход Бабелон. Афанасий Мамедов

разведэскадрона из заполненной памяти в точку рассвета на дремлющей штабной карте.

      Комиссар Ефимыч в разведке третий раз. Он знает, уже знает, главное здесь – уметь отречься от себя. Иначе не раскрыть врага, не отследить перемещений его и прикрытий… А еще разведка – это умение долго находиться в положении «между». Между своими и чужими, между небом и землей, между вдохом и выдохом. Потому-то и говорят про нее: «Сходить за смертью». Хотя на самом деле тот, кто погибает в разведке, не погибает никогда. Просто уходит за горизонт. И там исчезает.

      В этот раз повезло Ефиму – пуля навылет прошла. И сил на одну атаку еще осталось. Если наскрести…

      Точно со слов чужих, с надеждою последней незрячей стукнул в щели между небом и землею выстрел, и сразу же все стихло, и бестревожно стало вокруг. И время, будто вспять тронулось, потянуло тягуче к истокам, возвращая ко всему личному, оставленному раз и навсегда, к лицам близких с берега дальнего. Мимолетный, незабвенный миг…

      Взводные топтались на лошадях в ожидании приказа неподалеку от эскадронного и полкового комиссара.

      – Це шо за грамматика, Ефимыч?! – недоумевал эскадронный Кондратенко. – Ты так разумей, у меня теперяча дух – продукт фабричный, доехали меня ляхи, вона за тем бугорком всех низведу.

      – А ты погоди низводить, пока судья еще не вышел. – Комиссар, вчерашний мальчишка толстогубый, плетью поднял папаху с черных бровей и воздел голову к стеклянно-хрупкому небу, прозревающему первым побегом стылых злопамятных звезд.

      – Чего мне годить-то?! – Эскадронный бездушно плюнул под взгорок и глянул на нескольких пленных, уже вынашивающих смерть подле орешника.

      Наспех пересчитанные, раздавленные ожиданием, они старались не встретиться с грубым взглядом эскадронного.

      Комиссар почувствовал, как горбоносое лицо Кондратенко становится цвета его чикчир.

      – Ефимыч, у меня хлопцы в жиле остывают…

      – Я – товарищ комиссар, и это – во-первых. А во-вторых, хлопцам вели задор поумерить, чтоб в свой час поляка до кишок достать.

      – Тебе по осени, видать, «апостольское»[10] в голову шибануло?

      – Мы к «апостольскому» не привыкшие.

      – Кто ж тогда у обре́занцев по жалости инспектор?

      – По жалости у нас товарищ Ленин. – Ефимыч хотел сказать – Троцкий, но передумал. Отметив про себя отсутствие политического воспитания у эскадронного, а также лишенное пролетарского сочувствия, старорежимное отношение к богоизбранному народу, приказал:

      – Одного «халлерчика»[11] докончить, потому как все равно сильно казаками разобран, остальных попридержать. А там видно будет…

      – Ай-ё, бродило революции. – Эскадронный скомандовал «Повод!» и прочь пошел на рысях, а взводные за ним, по жиже чавкающей.

      Жирнобрюхая комиссарова кобылка Люська, молодка беспокойная, еще не покрытая, тоже было направилась за копытами, разъезжающимися в черном глинистом

10

Здесь – церковное вино, кагор.

11

«Халлерчик» – собирательное прозвище участвовавших в советско-польской войне поляков, пошло от имени генерал-лейтенанта Юзефа Халлера (1873–1960). Во время войны Халлер командовал Северным фронтом польской армии.