Мерзавец на выданье. Людмила Милевская

хочу лежать на твоем! На твоем, черт возьми, диване! Понимаешь?!

      – Но почему именно на моем?

      – Я привык!

      Заметив, наконец, стоящее на столе шампанское, Французский так же мгновенно успокоился, как и распалился.

      – А это зачем? – спросил он.

      – Прощаться, – робея, призналась Валерия.

      – Хорошо, будем прощаться, – неожиданно охотно согласился Французский и уже вдохновенно скомандовал: – Открывай!

      Валерия послушно и не слишком умело начала откупоривать бутылку. Французский с молчаливой брезгливостью наблюдал. В конце концов он не выдержал и с криком: «Кто так открывает?!» – вырвал бутылку из рук Валерии.

      Когда выпили по бокалу, он спросил:

      – Как его зовут?

      – Рафик.

      – Брюнет?

      – Брюнет.

      – За что ты его полюбила?

      – Он сказал, что у меня необыкновенно стройные и красивые ноги.

      Французский с удивлением посмотрел на Валерию и спросил:

      – Это все?

      Она пожала плечами, и, не зная что отвечать, повторила:

      – Он сказал, что у меня необыкновенно стройные и красивые ноги.

      – Разве я этого не говорил? – поразился Французский.

      Валерия грустно покачала головой:

      – Нет.

      – Ну, так и говорить не буду, поздно. Послушай лучше поучительную историю. У его жены были худые и кривые ноги, поэтому он чужие хвалил. Но когда эти ноги от него ушли, он побежал за ними. Смешно?

      – Глупо, – рассердилась Валерия. – Я его люблю, он мне нужен.

      Французский усмехнулся:

      – Сокровище, знаешь что такое жизнь?

      – Знаю, – отмахнулась она, – жизнь, это накопление опыта ценой утрат удовольствий.

      – Мимо. Мимо, сокровище, мимо. Опять мимо. Жизнь – это процесс мучительного приобретения того, в чем нет нужды.

      Французский налил вторую порцию шампанского, залпом осушил бокал, сказал: «Жаль, неплохой был диванчик», – и ушел.

      Валерия подавила легкую грусть и сама позвонила Рафику.

      – Приезжай! – бодро сказала она.

      И он тотчас за ней приехал.

      Потом был ее триумф: ресторан, стол нетронутых блюд, песни одна за другой, для нее, все для нее, признания в любви (в основном его, она стыдливо молчала)…

      Валерия была слегка пьяна. Рафик поглядывал на часы. Наконец он сказал:

      – Пора!

      И, словно бывалый командир новобранцев в бой, с храбрым нетерпением повел на брачное ложе невесту.

      Это была настоящая ночь любви. Таких ночей не знала Валерия. То, на что был способен Рафик, думается, и Казанова не мог.

      Валерия вдруг прозрела: оказывается Эркан – актер погорелого театра с этой своей дурацкой бомбой. Рафик! Только он оказался способен унести ее в заоблачные выси женского счастья-блаженства! Это был рай на земле! Фантастика! Сказка! И много-много всего, не передаваемого словами!

      Очнувшись, Валерия увидела на полу разорванную блузку, очень дорогую блузку – результат патологической экономии и двухнедельных голоданий.