Вовка Грушин и другие (сборник). Юрий Сотник

веревками корму и нос подводной лодки. Они выбрались на берег продрогшие, измученные, но очень гордые.

      Ребята посильнее принялись тянуть веревки вверх. Смолкли крики. Наступила полная тишина. Человек восемьдесят смотрели, как подымается из воды труба перископа. И когда наконец появился зеленый верх «Архимеда», такое раздалось «ура», что казалось, солнце подпрыгнуло.

      Потом снова наступила тишина. Крышка люка на подводной лодке шевельнулась и открылась. Из отверстия высунулась сначала одна нога, потом другая, затем медленно появилась Вовкина спина, затем плечи и голова.

      Изобретатель был бледен и лязгал зубами от холода, но важности у него хватило бы на двадцать капитанов Немо.

      Вовка срочно был доставлен в лагерь. Там его переодели и стали согревать чаем. Мы в это время чувствовали себя очень скверно. Леля, проходя мимо, так на нас посматривала, что мы поняли: будет крупный разговор.

      Огромная толпа ребят окружала Вовку, пока он пил чай, глазела на него и засыпа́ла вопросами:

      – Сколько времени ты строил свою лодку?

      – А как ты ее рассчитывал?

      – Никак. Построил, да и всё.

      – Ты, значит, ошибся в расчете, и потому она затонула. Да?

      – Ну конечно, не рассчитал! – сказал кто-то из старших ребят. – Не рассчитал соотношения между весом лодки и ее объемом.

      К Вовке протиснулся маленький Буся Кацман и прижался носом к краю стола:

      – А что Архимед – это рыба такая?

      Изобретатель презрительно взглянул на него, отхлебнул из кружки чаю, прожевал кусок хлеба и только тогда ответил:

      – «Рыба»! Чудак ты! Это полководец!

      Вот всё, что я могу рассказать об «Архимеде» Вовки Грушина.

      1939 г.

      Дрессировщики

      В передней раздался короткий звонок. Бабушка вышла из кухни и открыла дверь. На площадке лестницы стоял мальчик, которого бабушка еще не видела. Он слегка поклонился и очень вежливо спросил:

      – Извините, пожалуйста. Тут живет Гриша Уточкин?

      – Ту-ут, – протянула бабушка, подозрительно оглядывая гостя.

      Сам мальчик произвел на нее довольно приятное впечатление. Он был одет в тщательно отутюженные синие брюки и чистенькую желтую тенниску с короткими рукавчиками. На груди у него алел шелковый галстук, золотистые волосы его были аккуратно расчесаны на пробор.

      При всем этом он держал под мышкой очень грязную и рваную ватную стеганку, а в другой его руке был зажат конец веревки, привязанной к ошейнику криволапой, неопределенной масти собаки с торчащей клочьями шерстью. Вот эта стеганка и эта собака заставили бабушку насторожиться.

      – Скажите, а можно видеть Гришу?

      – Мо-о-ожно, – после некоторого колебания протянула бабушка. Она хотела было сказать, что собак не следует водить в комнаты, что от них одна только грязь, но сдержалась и лишь добавила: – В ту дверь иди.

      Однако мальчик не повел собаку в комнату, а строгим голосом сказал:

      – Пальма, сидеть! Сидеть! Пальма, кому говорят? Сидеть!

      Пальма зевнула и села с выражением