«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том V. Для кого – Вторая Польская кампания, а кому – «Гроза 1812 года!», причем без приукрас…. Яков Николаевич Нерсесов

пребывания и грозил принять опасные черты.

      Первопричиной конфликта в армейских верхах стал профессиональный аспект. Проще говоря, ЗАВИСТЬ, причем, замешанная на море пролитой крови – своей и чужой! Не секрет, что полководческая слава «куется», в том числе, и на солдатских смертях… «бесчисла»!

      Впрочем, не только одна профессиональная зависть наложилась на создавшуюся ситуацию.

      Военный министр Михаил Богданович Барклай-де-Толли еще со времен его моментального «вертикального» карьерного взлета в 1809 – 1810 гг. вызывал постоянное раздражение среди высшего генералитета (Багратион, Беннигсен, Дохтуров, Милорадович и др.), особенно у представителей горделивой российской аристократии (многочисленные братья Голицыны, Остерман-Толстой и др.). Причем, военачальники – все как на подбор – видные, даровитые и опытные, хотя и в разной мере. Они, не без оснований, считали его низкородным выскочкой, не имевшим хорошей дворянской родословной. Несмотря на то, что Барклай был русским подданным уже в третьем поколении, в российской среде он воспринимался как иноземец, прибалтийский немец (лифляндец), или, по выражению язвительного Багратиона, «чухонец». (Среди крупных военачальников вопрос о полководческой славе вызывал, порой, и более едкую реакцию, иногда и «нелитературного» свойства!) Противники военного министра, оперируя лозунгом о «засильи иностранцев», рьяно вели его критику. Именно тогда национальный аспект в генеральских разборках оказался «во главе угла». Дело в том, что каждый третий (!) представитель российского генералитета (т.е. 33%) носил иностранную фамилию и исповедовал иную религию.

      Таков был в ту пору – «грозу 1812 года» – национальный «расклад» на вершине русской армейской иерархической лестницы!

      Наличие одной трети иноземцев в российском генералитете (кое-кто даже склонен говорить об иностранном засилье!) по вполне понятным причинам когда-то должно было привести к возникновению отрицательной реакции среди отечественного офицерства, причем, не только в верхах. Патриотический подъем и недовольство иностранцами в высших эшелонах армии и в военном окружении российского самодержца (самого, кстати, очень и очень нерусского по крови: от истинных Романовых в нем было уже очень мало — всего лишь на 1/16!) уже в самом начале войны породило в офицерской среде неформальную группировку, которую кое-кто из историков условно «величает» «русской» партией. Она выражала интересы офицерской молодежи и генералов с русскими фамилиями. По сути дела это было новое поколение российских дворян, для которых «слуга – царю (а не царя!), отец – солдатам!» не было простым звуком. Обилие иноземцев в штабах и на командных постах вызывало вполне понятные опасения с их стороны, как за судьбу державы, так и за свою карьеру: «плох тот капрал, что не рвется в генерал-фельдмаршалы!». (Вспомним, как тяжело «брал чины саблею» «русский Марс» – неистовый старик Souwaroff! См. мою книгу «Свет и Тени