Ангельский концерт. Светлана Климова

минеральной, а молодому человеку – кофе. И еще минут пятнадцать меня нет на месте.

      Не издав ни звука, дама юркнула в предбанник, и, когда дверь за ней захлопнулась, я закончил фразу:

      – Если, конечно, кто-нибудь согласится мне ее платить.

      – Ну да, – кивнул Гаврюшенко. – Вот именно. Но ведь опером ко мне ты не пойдешь?

      – Нет, – сказал я. – Не пойду.

      – Вот видишь, – в его голосе прозвучало что-то вроде удовлетворения. – Остается частная практика. Но для этого нужны деньги, и довольно серьезные. Известно тебе, сколько сейчас стоит аренда самого захудалого офиса?

      Я подтвердил, что известно.

      – Денег у тебя нет, это очевидно. Что касается юридических фирм, то там тебя только и ждали. Память у твоих коллег длинная, а ссориться они ни с кем не захотят. И вообще я не понимаю, чего ты так цепляешься за эту адвокатуру. Ты в газеты хоть иногда заглядываешь?

      – Смотря в какие. – Я ослабил узел чертова галстука и повертел головой.

      – Там ведь что пишут, заметь. – Он вдруг оживился, даже резко очерченные скулы порозовели. – Причем не журналюги, а ответственные чины, с самого верху…

      На этом месте в дверь постучали, и вплыла Лидия Николаевна с подносом. Гаврюшенко проследил за нею отсутствующим взглядом:

      – Адвокат у нас нынче кто? Известно – главная помеха торжеству справедливости, без которой народу ну никак. Поэтому прокуратура настойчиво позиционирует его как главного соучастника обвиняемого. Тут не до процесса, впору строить собственную защиту, тем более что сторона обвинения, опять же ради законности и порядка, готова на все – от профессиональной дискредитации до вброса липового компромата. И кому он, этот самый адвокат, спрашивается, нужен, если он у нас главное препятствие на пути к сотворению положительной отчетности? Где ж тут состязательность, блин?

      Я уткнул нос в чашку. Прокурорский кофе оказался жидковат, на посетителях здесь экономили. Да и то, что говорил Гаврюшенко, было известно каждому мало-мальски сведущему первокурснику. На всякий случай я спросил:

      – А суд?

      – Что – суд? – поморщился он. – Ты и представить не можешь, какие чудеса творятся. Ты, что ли, им будешь доказывать, что без права на квалифицированную защиту даже для последнего мерзавца не будет защиты от произвола и для нормального человека? Возьми хоть меня – я тут, в конце концов, представляю интересы государства. Однако, в отличие от моего начальства, понимаю, что эти интересы редко совпадают с интересами тех, кого я доставляю в зал суда. И сами они эти интересы защитить не в состоянии, потому что…

      Тут он постучал костяшками пальцев по крышке стола и воззрился на меня так, будто именно я всю эту кашу и заварил.

      Я сказал:

      – Пафос ваш, гражданин начальник, мне душевно близок. Как законопослушному обывателю. Но с точки зрения вашего служебного соответствия…

      – Тьфу на тебя! – Гаврюшенко откинулся в кресле и захохотал. – Сказано: горбатого могила исправит… Так нужна тебе работа или